Газета Завтра 589 (10 2005)

— Сект и согласий было около шестидесяти, кажется. Я их не очень-то разделяю друг от друга. Но вот одна община — рижская безпоповская — меня приглашала к себе. Поэтому расскажу, что о них знаю. Пригласили они меня в свой молельный дом. Пустили туда без всяких укоризн и требований особых, которые, может быть, и предъявили бы к другим, неприглашённым, не из их круга. Сама молитва, как они стоят — вольно, выпрямившись и даже слегка прогнувшись в спине, сцепив руки под грудью. Горделивая, самодостойная, надо сказать, поза. И я понял, что у них идёт борьба между сторонниками соединения с патриаршей церковью и непреклонными начётчиками. Меня попросили там выступить на совете общины, и я выступил. Я сказал им: "Вы забываете, что то, чему вы сейчас поклоняетесь, то, во что вы сейчас веруете, в это верили и ваши отцы, ваши деды, ваши прабабушки и прадедушки, и вся бесконечная ваша родовая ветвь. Вы измените всем, кто жил до вас, тем самым, вы проклянете всех. И они на том свете проклянут ваше имя. Вы представьте себе тот ужас, который ждёт вас, если вы сметнётесь под патриаршую церковь. Упаси Господи вас это сделать. Ведь сейчас вы можете гордиться тем, что было до вас, и вы это сохранили. Эту лучезарную, светлую икону, которой будут молиться и ваши дети. И вы в глазах ваших детей будете поклонниками истинной веры". Тогда Иоанн Миролюбов, их наставник, сторонник перехода в патриаршую церковь, меня проклял, что я смутьян, я всех смутил. Да, мы его победили, мы его смутили. Он подал в суд. Начал судиться. Бесконечно. Затаскал по судам.

У безпоповцев-поморцев совсем другая вера. Это удивительно. Даже прославление икон. И пение 10-12 человек на амвоне. Они поют мужским хором по крюкам, знаменным распевом. Они сотрясают всё здание. Двенадцать мужиков поют, а? Этим крюковым распевом. Не то что сейчас сладкоголосые девушки распевают стихиры. Красиво, умилённо. А там не умилённо, там грозно. И остерегающе: не греши, гад, а то будет тебе бичей небесных. А как они поют-то! Все стройные, подтянутые. В кафтанах. Голос разливается. Иконы ярусами висят. И свечи ярусами.

Разница между староверчеством и никонианством никогда не сотрётся. И в сознании простого человека. Но мне свободно и там и там. Я двумя перстами молился.

— И они вам никакого наставления предварительного о поведении в своём молельном доме не сделали?

— Нет. Всё как-то я сам увидел по их поведению: и как они крестятся, и как молятся, и как на колени встают, иконы лобызают. И я приноровился к их поведению. Непросто это было, конечно, но приноровился. Пока гостил там у них, жил несколько дней. Никонианцем, во всяком случае, не ругали они меня.

— Ну и последний вопрос — о ваших планах творческих. Собираетесь вы что-то писать о XVII веке — о русской истории, старообрядчестве? Ведь в этой сфере вы, конечно, уникальный писатель в России. И читателя своего имеете.

— Нет, я писать не буду больше об этом. Я сделал всё, что мог, написав о расколе XVII века. Нарисовал картину, которая ещё мало кем понята, мало кем воспринята. Но я надеюсь, что втуне ничего не пропадает. И я уже по отголоскам чувствую, что резонанс какой-то всё равно существует в обществе. Сам по себе мотив раскола он присутствует ведь и в теперешней современности. Со староверчеством пока я планы свои ближайшие не связываю. Хотя некие задумки всё же есть. Тема-то не исчерпана. Но нет денег. Нужны командировки, исследования.

Но главную-то я работу свою исполнил — низкий поклон мой староверчеству, яркому мужеству представителей русского народа. Впервые за всю историю русского государства с XVII века с такой благожелательностью, с такой любовью о староверцах никто не писал. Я первый снял ту шелуху и отвратительную накипь с этой болезненной и наглухо загнанной в глубь истории темы. Думаю, староверцы должны взять мою книгу к себе в научение какое-то. Как я понял в гребенщиковской обители, когда я там был, они многое взяли себе в науку. Оказывается, многого они и сами не знали. Они знали обрывочно, об отдельных личностях, а целый пласт русской жизни был ими недоосмыслен.

А что дальше будет? Сейчас я занимаюсь мелкими вроде бы такими набросками, называемыми этой идеей — "Душа неизъяснимая". Но там я тоже во многих темах касаюсь вопроса староверчества. Сам этот мир — он бескраен и бездонен. Он более богат и более глубок, чем мир ныне существующей церкви. Ведь его историческим корням гораздо более лет, чем православию. Сама система ценностей русского народа была достаточно богата ещё в доправославные времена. Православие произошло из самой системы ценностей русского народа. Оно ведь легло не на грязь какую-то, не на бездну, не на болотину, оно пришло на распаханную, ублаготворённую и радостную землю русской души.