А нынче эта матушка Ирина ко мне с цветами заявилась вечерком на соседскую беседу. Как бывало и до изображения ее в газетной строке, мы сидели у окна. Палевый закат, одинаковый, стандартный во весь июль, остывал за лесом. Оводы, слепни уже притомились. А комары пока что не отошли от дневной жары, млели в траве. Марлевой сетки в окне не требовалось. Час райский на севере.
Говорили о жизни Ирины в нашей Черницыне. Лет десять назад она бросила райцентр и переселилась в эту глухую, заброшенную деревню. Здесь сенокосов вдоволь. А зимой трактор дорогу в три километра чистит до магазина. Хорошо ей здесь живется. Видит она в своем переселении и общественную значимость: "Если бы мы тут у вас ни косили, вам бы теперь до реки просеку пришлось рубить". Рассказала, как вылечила язву желудка у своего Вадика, этого неустанного кузнечика-косаря, настоем березового гриба-чаги. Поведала Ирина о второй семье, тоже следом за ней переехавшей в нашу деревню с теми же целями выживания на покое. Супруги моложе Ирины с Вадиком. Тоже взялись хозяйствовать на просторе, добро наживать. Но у них вместо сыновей — девки. Никто в отходе не бурлачил. И теперь едва одну корову обиходят. Сенокос с большим трудом одолевают. Сена весной прикупают на последние деньги. Еще, конечно, не бедствуют, не побираются. Но уже без радости живут.
Так и выросли на моих глазах кулацкое семейство да бедняцкое, хотя стартовые условия были у них совершенно одинаковые. В лени и пьянстве Ирина не упрекает конкурентов по своему благородству, но и не оправдывает. Удачей и зажиточностью своей гордится тоже сдержанно. Знаю, что и бедная Елена никогда не сетует на свою судьбу, никакой классовой вражды к Ирине не испытывает. Справедливость торжествует в деревне в условиях полного неравенства, как велось на протяжении веков. Мирный русский дух чую. Вечностью веет от голоса Ирины...
Слишком много было в этом году солнца в деревне. Река не успевала за ночь остынуть. В девять часов мужик уже сено ворошит. А дачник на бережку почесывается. И вот слышу однажды сынишка шепчет: " Папа, смотри, все работают, одни мы ничего не делаем". Объясняю, мол, так уж устроено, мы летом с тобой отдыхаем, а мужик придет пора зимой на печке загорать в то время как ты в двух школах будешь учиться, а я на двух работах пропадать.
Говорю, а сам думаю, откуда в этом московском мальчике 1992 года рождения чувство народнической жалости к мужичку и чувство собственной ущербности. Наверно, оттого, что он в свои двенадцать лет не горбатился на сенокосах, как я, не отдал долг земле. Что-то возвышенное видит в крестьянине игроман-компьютерщик, превозносит его в своем представлении. Почему в городе не задается вопросом о тяжелой доле водителя метро, сантехника, дворника, а на пленере вдруг толкнулось что-то в его душе, и он стыдится беззаботно плескаться в воде в то время как мужики с бабами сено ворошат. А ведь никакой пропаганды о передовом классе он уже не слыхал. Мечтает ездить на дорогих машинах, модно одеваться, путешествовать по миру, зарабатывать много денег. А мужичка на пожне увидел, и вот те раз: всемирную отзывчивость обрел. И грустно мне, что и этот душу свою нагружает безответными вопросами, и понятно: кому же, как не русскому мальчику, открыться для этих вопросов.
Что-то произошло с ним этим летом. Не расставался с фотоаппаратом. Пять пленок отщелкал. И все пейзажи, закаты, цветы, облака. Ну, конечно, еще кузина Алена в стиле папарацци, из-за угла, преодолев робость первого чувства. Девушка все лето на пианино занималась. Готовилась к поступлению в Гнесинку. Ей был отведен мезонин. Остальной дом в двести квадратных метров, включая поветь и сени, тоже был плотно заселен молодежью. Внуки, племянницы, сводные сестры, двоюродные браться, сыновья, невестки. Милые дачники.
Гуляли они по лугам разряженные, звонкоголосые, похожие на фламинго или попугаев. Раскачивались в гамаках. Играли в прятки, скрипели качелями, врубали на полную магнитофон, купались. Забывали малыша в огороде. И он, голенький трехлеток, на надувном матраце в тени черемухи засыпал первобытно.
Я кинулся было оводов и слепней от него отгонять, а гляжу — ни одной гнуси рядом с ним не вьется, в то время как в трех метрах от него меня жалят напропалую. Вижу, будто ребенок сияние источает, купол над ним, неприступный для нечистого.
На родной земле он, как на небесах.
Поделиться:
Loading...
![CDATA[ (function(d,s){ var o=d.createElement(s); o.async=true; o.type="text/javascript"; o.charset="utf-8"; if (location.protocol == "https:") { o.src="https://js-goods.redtram.com/ticker_15549.js"; } else { o.src="http://js.grt02.com/ticker_15549.js"; } var x=d.getElementsByTagName(s)[0]; x.parentNode.insertBefore(o,x); })(document,"script"); ]]
НА СВЯЗИ МИНСК
НА СВЯЗИ МИНСК
Евгений Ростиков
Евгений Ростиков
НА СВЯЗИ МИНСК