Газета Завтра 837 (49 2009)

Конечно, понимаешь, что мать Ксения, судя по ее осанке, стремительным движениям, развевающейся на ходу одежде, женщина достойная. И большие карие глаза ее на бледном лице в черном овале апостольника (накидка с вырезом для лица) полны участия и доброты именно женской. Но ощущение возраста уже нулевое. Не старая, конечно. И не девчонка. Ощущение живой души. Вот у меня нет сестры, всё братья. И потому мать Ксения для меня сестра во всех смыслах. И теплое чувство к ней, обходительной, тактичной, вполне общечеловеческое.

Заходим для беседы в трапезную.

Бывал я в трапезных богатых монастырей с великолепной, по спецзаказу, мебелью. С золочеными окладами икон. С помпезной кафедрой для чтения молитвы во время "приема пищи". Здесь же вся обстановка вышла из-под рубанка какого-то не очень искусного послушника. Стены скромно покрашены. Пол грубый, бетонный. В таком интерьере легко дышится. Особое доверие возникает к обитателям, к их жизни за этими стенами, к их молитвам.

По тому, каким правильным светским языком изъясняется мать Ксения, можно предположить, что она хорошо образована, что-то педагогическое есть в напористости и твердости голоса. Пусть остается догадка. Расспрашивать ее о "прошлой жизни" как-то не хочется. От лукавого это, кажется.

Узнаю от нее, что физических сил хватает монахиням только на самообеспечение, небольшую швейную мастерскую и возделывание сада-огорода. О церковных службах, пении на клиросе, то есть непосредственных обязанностях, я не говорю. Хотя они-то как раз и отнимают большую часть сил. Отнимают — не то слово. Силы души и тела, требуемые на молитву и служение в храме, монахини по велению сердца — отдают.

Постоянных обитательниц монастыря около двух десятков. Чуть не половина — больных, престарелых, лежачих. За ними уход — тоже часть жизни здоровых и молодых. Печалуют немощных сестер старательно. Исполняют и должность санитарок, и духовников. Кто из болезных покрепче — сам читает псалтырь. Кто совсем ослаб, тому в изголовье садятся сестры, по очереди читают вслух. Без молитвы никто тут шагу не сделает.

И с утра, с пяти часов до позднего вечера, никто из монахинь на минуту не приляжет. Да и садятся только по необходимости — картошку чистить. Или в швейной мастерской за машинку.

Да, есть мастерская. Старые "подольские" машинки. Здесь — производство. Доход имеется. Не великий, но постоянный. Шьют в основном одежду для крещения, которая входит в стоимость обряда. Немного вышивают. Пытаются и более сложные вещи изготовить. Например, клобук.

Нашли в подвале одной из разрушенных монастырских церквей старинный клобук и попытались смастерить копию. Обмеривали, рисовали выкройки. Шили. Но выходило жалкое подобие изделия старых мастеров. По всем правилам портняжного искусства для получения точной выкройки требовалось бы распороть реликвию. Но святость обретенной вещи останавливала.

Для несведущих: клобук — это камилавка заодно с шелковым покрывалом. А камилавка — это, как светский мужской цилиндр без полей.

Но вот, наконец, священник монастыря проконсультировался в вышестоящих церковных органах: акт распарывания признали не кощунственным, и новый клобук получился на загляденье. Много тайного открылось, как при археологических раскопках. И узор шва. И материал подкладки. Или вот думали, например, что на оторочку использован мех, а при ближайшем рассмотрении оказалось — это тончайшие нити. Как их повторить? Какой они природы? Тут уж без химической лаборатории не обойтись.

Слушаю мать Ксению и думаю, что если и есть в чем-то отличие мужского монастыря от женского, то в ремесле, рукоделии.

У мужчин-монахов в монастырях работа каменная, деревянная, железная. Здесь — матерчатая, ниточная, игольная.

Вдруг всполошились монахини. Послушница что-то на ухо шепчет матери Ксении. Какая-то тревожная весть монастырь, словно током, пробивает. На полуслове обрывается наша беседа с чаепитием. Несчастье случилось с прихожанином. Поехал он, молодой мужчина, отсюда, из монастыря с экскурсией паломников в Оптину пустынь. Там, будучи по профессии кровельщиком, вызвался помочь рабочим укрепить выносной карниз — довольно сложная фигура для отвода дождевого стока от стены — и сорвался с лестницы. Высота невелика, метра четыре. Но ребра поломал и руку.

В больницу его тамошнюю отвезли, а паспорт он с собой не взял. Нынче и в монастыре-то без паспорта путнику не переночевать, не велено властями, а уж в больницу лечь на лечение тем более невозможно. И вот мать Лаврентия (такое у нее духовное имя) едет в Оптину, везет паспорт послушника.

Тут и понимаешь, почему церковные, христианские люди идут на крайние меры, отказываются от ИНН. Любая бюрократия, тем более цифровая, разрушает человеческие отношения, насыщает мир подозрительностью, усложняет бытие. Врач и больной — единое милосердное целое. Но нет же, между ними бездушное, мирское в виде паспортной системы. Как достичь чистоты и простоты отношений между людьми?

Я уж не говорю о любви к ближнему.

Но во всяком случае монастырская жизнь на порядок выше и чище мирской.