Газета Завтра 908 (15 2011)

Джиллиан Мерфи мне лично, напротив, понравилась именно своими формами. Округлостями и терпким женским призывом роскошествующей по балетным меркам плоти. У нас таких танцовщиц почему-то не любят как раз те, которые, подобно мне, очаровались американкой. Вот только я и наших балерин торжественной стати люблю и никогда не скрывал это чувство. Впрочем, любовь есть вопрос частных пристрастий — общим же мнением является то, что танцевала девушка достойно, претензий к ней нет. Сам я не очень-то в теме "пятых позиций", но зрители произносили такие слова, как "выучка" и "точность". Поверю. Ибо яростно отстаиваю свое святое право на "невежество": я хотел бы покинуть планету, не зная, чем отличается жете от плие. Правда спокойно умру я в подобном неведении, лишь пребывая в твердой уверенности, что есть те, кто следит за "всеми этими падебурре" и не позволит балету отклониться от первоначальной чистоты и строгости искусства, рожденного во дворцах. Наверное, те, кто говорил о выучке, из балетных жрецов. Наше дело — солдатское: верить им и слушать команду.

Поспорить мы можем лишь об аристократизме.

Вышло так, что я посмотрел американскую программу полтора раза. Не в том смысле, что со второй ушел, а в том, что первый просмотр был в режиме генеральной репетиции. Сказать что-то по увиденному было сложно. Танцевали все примерно в "одну восьмую" ноги, поэтому вечерний сеанс предстал закономерной необходимостью.

Скажу сразу, что разница была ощутимой. Примерно как между упомянутой дробью и "одной второй". Если считать спектакль "вполноги" за единицу, то недостающую восьмушку добавил зал. Заполненный хорошо под завязку до самого перерыва.

Классика американского танцевального театра — мюзик-холл. Потому-то одноактная шутка Джерома Роббинса "Матросы на берегу", которую лихо сплясали горячие латинские парни под музыку Леонарда Бернстайна, доставила. Для нас это была Америка стереотипов, а для Америки это — священная история отечественного балета. Истинная правда: это было неплохо. Затянуто, да, но нужно помнить, что сочинял свой хореографический опус Роббинс тогда, когда у людей было много свободного времени. Ярко, весело. Похоже, визуальный ряд своего "Кереля" Фассбиндер подсмотрел в декорациях Оливера Смита и костюмах Кермита Лава. Балет — 1944-го года выпуска и, зная хватку американских профсоюзов, трудно предположить, что его оформление с тех пор изменилось. За приверженность традициям и охрану авторских прав можно похвалить. Вот только стереотип остается стереотипом.

Роббинс — хорошо, но мне близка не та Америка.

Америку настоящую, как ни странно, показал мне Джордж Баланчин. Танцевали его "Темы с вариациями" на музыку Чайковского. Я впервые видел Баланчина в исполнении тех, для кого балетмейстер придумывал танцы. И внезапно поймал себя на том, что бывший русский грузин — действительно американский хореограф! Он увидел в Америке то, что мы обычно склонны не замечать в нашей ослепительно-нервной неприязни к США.

Полно, разрешим конфликт: Баланчин создавал искусство для совсем другой страны, она даже называлась иначе: САСШ. Полегчало?

А раз отпустило, то всмотримся в "Тему с вариациями". Что мы видим? Что Баланчин ухватил самую суть англо-саксонской культуры, плотью от плоти которой являются Штаты, что ни говорили бы нам о мультикультурализме, которого нет. Есть настоящий командный дух, тезис о "честной игре" и кодекс "спортивного поведения". Кордебалет, на мой взгляд, выглядел великолепно именно потому, что на сцене работала команда. При таком подходе солистам нужно лишь не завалить свои выходы. Они и не завалили. Пусть Холберг и не поразил, а Мерфи оставила кое-какие вопросы — всё выглядело в высшей степени пристойно. "Тема с вариациями" оказалась лучшим произведением вечера. Не единственно потому, что "смотрелась". Балет оказался способен разбить стереотип об "американском индивидуализме". Который, безусловно, есть, но называется частной инициативой. И базируется на том, о чем писал в своих потрясающих книгах Киплинг.

Смог ли Баланчин изменить что-то в зрительском восприятии Америки, я не знаю: я ведь тоже особо ничего не менял, ибо Киплинг с его идеалом казармы является одним из моих самых любимых писателей.

Полной противоположностью Баланчину стал Алексей Ратманский, нынешний руководитель АВТ. Его "Семь сонат", поставленные на музыку Доменико Скарлатти, оказались лишь внешне похожими на неоклассику самого основоположника стиля.

К сожалению, творение Ратманского нужно признать бессмысленным. Дело не в том, что он не рассказал историю — смысла нет в самом факте существования короткого танцевального упражнения.

Я отнюдь не отношу себя к принципиальным противникам Ратманского, хотя готов пересмотреть свою позицию. Бывший худрук Большого балета подсуден хотя бы потому, что совершает "преступление против культуры". Тем более опасное, что маскируется ее формальными признаками.