Где болит? Что интерн делал дальше

Обычно если пациенты опаздывали больше чем на полчаса, их отправляли домой без консультации. Частенько они являлись с опозданием на несколько часов, если не дней, а с учетом того, что клиника была сильно загружена, без предварительной записи принимать их мы не могли. К тому же строгое соблюдение расписания позволяло клинике внести хотя бы какую-то упорядоченность в их жизни, которые в остальном проходили совершено хаотично. Кто-то охотно подчинялся и старался совместить прием в клинике с другими встречами или походом за покупками, но многие воспринимали это как неудобство и даже наказание.

В целом считалось, что опоздание на прием указывает на отсутствие у пациента желания лечиться. Однако в некоторых случаях это было совсем не так. Все пациенты обязаны были встречаться со своими социальными работниками раз в неделю, раз в две недели или раз в месяц в зависимости от стабильности их состояния и продолжительности лечения. Те, кто опаздывал или пропускал встречи, все равно получали рецепт, разве что сестра Штейн журила их пару минут, напоминая о пунктуальности, и записывала на следующий прием через несколько дней. Однако те, кто записывался на первичный осмотр для начала лечения или для его продолжения после пропуска в несколько дней, а также те, кто получал рецепт только при условии встречи с социальным работником, уходили домой с пустыми руками: им говорили вернуться на следующий день, в то время, на которое их смогли записать.

Это означало, что мы отправляем их на улицу, точно зная, что они купят героин, потому что у них начнется метадоновая ломка.

– Вы заставляете меня принимать героин! Это вы виноваты! – кричали они, когда сестра Штейн выпроваживала их из приемной. Пускай это был единственный способ воздействия на них, мне все равно казалось странным отправлять людей из клиники прямиком в объятия наркодилера.

– Нет. Это вы принимаете героин. Никто вас не заставляет. Можете пойти домой, перетерпеть и вернуться завтра точно вовремя. Тогда и получите свой рецепт, – говорила она.

Мало кто решался спорить с сестрой Штейн, так что они, возмущенные, уходили и иногда возвращались на следующий день, а иногда исчезали навечно.

– Вы должны понимать, – напоминала сестра Штейн сотрудникам, – когда проявить мягкость, а когда держаться непреклонно.

Хотя она и внушала людям страх, все же очень переживала за каждого из пациентов, словно они были ее детьми, и прекрасно знала, когда стоит ослабить поводья. Я же до сих пор находился в поисках баланса.

– Иногда им надо, чтобы их похлопали по руке, покивали с пониманием, – говорила сестра Штейн, – а иногда гораздо полезней дать им пинка под зад.

Обычно в этом месте она поднимала свой костыль и ударяла им об пол, а я вздрагивал.

Поскольку считалось небезопасным выдавать пациентам, не проходившим регулярных осмотров, рецепты на потенциально летальное средство, каковым является метадон, бланки назначения для тех, кто регулярно пропускал приемы, удерживались администрацией до приема у меня. Я никак не мог взять в толк, что должен делать с этими пациентами, и всегда немного обижался, когда слышал, как Эми или Тони говорят кому-то по телефону, что если он пропустит следующую встречу со своим социальным работником, то его отправят ко мне, как будто это наказание. С такими пациентами я надевал «суровое лицо», хотя и подозревал, что выгляжу, скорее, как человек, страдающий запором.

К счастью, Тони мне объяснил, что у меня в руках важное средство давления: я могу лишить их недельных или двухнедельных рецептов и заставить ежедневно являться в клинику за метадоном, что очень им не нравилось.

– Это как игра в кошки-мышки, – сказал Тони, обладавший неистощимым запасом всяких присказок, связанных с животными, которые рассеивал (как конские яблоки, простите, не смог сдержаться!) вокруг. – Те, кто поопытней, знают, что мы хотим, чтобы они продолжали лечение, так что на них особо не надавишь. Мы никому не отказываем, разве что тем, кто прибегает к насилию. Они могут принимать сколько угодно наркоты вместе с метадоном, пропускать встречи, начинать лечение и бросать его – мы ничего не можем с этим поделать. Ежедневный допуск к дозе – это, по сути, единственное, чем мы можем им пригрозить.

Это означало, что им придется каждое утро являться в клинику, зачастую в момент сильной ломки, стоять в очереди в раздаточной, пристроенной к зданию, и принимать свой метадон под наблюдением сестры Штейн, которая их еще и поругает. За ежедневными дозами приходили те, кто только начал лечение, те, кто постоянно принимал героин вместе с метадоном, и те, кто плохо вел себя на приеме. Получалось что-то вроде вечеринки, да еще с бесплатной раздачей наркотиков.

– А что насчет тех, кто получает дозу ежедневно и продолжает принимать героин? – спросил я Тони. – Им мы чем можем пригрозить?

Он пожал плечами.

– Ничем. И большинство из них это знает. Если они и правда хотят употреблять дальше, мы ничего не можем поделать, разве что обеспечить им какую-никакую безопасность, заставляя приходить сюда и принимать метадон у нас, а не дома.