Где бы ты ни был

За них назначили цену: сто пятьдесят тысяч долларов в год. Плата за невыносимое одиночество. Теперь я знаю, что время нельзя мерить годами; время измеряется своим наполнением. Я пробыл там не три года, а целую жизнь. Мне предложили повысить ставку до трех сотен тысяч, только это исключено. Невозможно прожить жизнь дважды, как невозможно дважды потратить доллар.

Я заработал четыреста пятьдесят тысяч долларов. По сто пятьдесят тысяч за каждый нескончаемый год. Потратить много Джин не могла; она тоже работает. У меня есть собственный дом и достаточно денег, чтобы прожить десять лет в роскоши или двадцать, ни в чем не нуждаясь. Вероятно, это стоит трех лет.

Джин! Я думал о точеном девичьем личике, белокурых локонах, голубых глазах, чуть полноватой фигурке. Помнил лучше, чем знал самого себя; в моем распоряжении было целых три года, чтобы выучить ее черты наизусть. Джин…

Такси или метро? Почему бы не шикануть? Хотелось, чтобы первая трата надолго осталась в памяти и не была связана с падением четвертака в щель турникета. Но на метро быстрее. Быстрее к Джин.

Я спустился под землю, в темноту, в сумасшествие.

До настоящей, живой земли я не добрался. Со всех сторон – не только под ногами – меня окружал бетон. Скучал я совсем не по этому. А по тому, чтобы увидеть растущую траву, взять в руки комок грунта, медленно размять и смотреть, как он ссыпается между пальцами, вновь смешиваясь с живым миром.

В метро было жарко и грязно. Будто никуда и не уезжал. Усеянная газетными обрывками платформа, на стенах – потрепанные объявления. Самое большое из них гласило: «Плата за проезд в метро – 5 долларов».

Я нахмурился. Неужели за три года так взлетели цены?

У турникета стоял аппарат с широкой горизонтальной щелью. Сунул туда купюру, внутри что-то щелкнуло, и я прошел.

В одиночестве я нетерпеливо ходил по платформе и вскоре от скуки принялся изучать рекламные плакаты. Те, что висели над темными путями, выглядели поновее и почище. Никогда в жизни не видел ничего подобного.

Один из них изображал цветные завитки, напоминавшие отражение света в разводах от разлитой по воде нефти. Никакого смысла. И все же нечто неуловимое щекотало нервы. Я отвел взгляд, и в момент движения глаз изображение на плакате стало почти понятным: что-то туманное, откровенно и невероятно сексуальное. И слова: «НЕ ОТСТАВАЙ! ТОВАР ПОКУПАЙ!..» Или мне показалось?

На другом плакате красовались цветные точки, хаотично, наобум рассыпанные по поверхности, местами находящие друг на друга. На первый взгляд в нем тоже не было смысла. Затем, как в оптической иллюзии или при распознавании цифр в тесте на дальтонизм, точки сложились в узнаваемый образ. Белый цилиндр с тонким завитком дыма на конце – очень заманчивый, почти реальный. Я практически ощутил сладкий, расслабляющий аромат. Напряжение… Можно научиться жить с ним какое-то время, но потом оно все равно найдет выход.

Я тряхнул головой. Курить я бросил еще до отъезда с Земли, за три года не возникло ни малейшего желания затянуться. И вдруг эта внезапная, непонятная страсть.

Я знал, чего мне хочется: стакан холодного молока, луковицу, помидор – свежей еды, не из банки и не из пакета. Консервированная пища теперь долго не полезет в рот.

Из тоннеля донесся гул, вскоре переросший в грохот. Затем грохот ослаб до визга металлических тормозов. У платформы остановился поезд. Двери раздвинулись, однако никто не вышел. Я заскочил в ближайший вагон. Двери сомкнулись у меня за спиной, поезд постепенно набирал скорость…

Держась за вертикальный поручень, я разглядывал пассажиров. Их было человек десять, все сидели молча и задумчиво смотрели в пространство, словно что-то внимательно слушали. И мужчины и женщины в шортах невероятных расцветок – в полоску, с рисунком, с нелепыми завитками. Женщины в коротких майках с прорезанными отверстиями на груди, сквозь которые виднелись крашеные соски.

Мода меняется, подумал я. Но выглядит отвратительно.

«УИНРР-РР!»

Ни с того ни с сего грянула музыка, я аж вздрогнул. Странный, действующий на нервы наигрыш, полный диссонансных аккордов и пропущенных интервалов. Я попытался определить источник – тщетно. Создавалось впечатление, будто звук заполоняет вагон отовсюду. Кроме меня, это, похоже, никого не встревожило. Все спокойно слушали.

«ОКОЛДУЙ, ПРИВОРОЖИ! КУПИ – ПОБЕДУ ОДЕРЖИ!»

К музыке присоединился хор, монотонно завыла группа из мужчин и женщин. Напев звучал так, будто на литургии разом заголосила вся община, и бесконечно действовал на нервы.

«ОКОЛДУЙ, ПРИВОРОЖИ-И-И-И! КУПИ – ПОБЕДУ ОДЕРЖИ-И-И-И!..»

Снова и снова. Без перерыва.

Поезд замедлил ход. В окнах замелькали огни, выложенные белой плиткой стены, колонны.

«КУПИ СЕЙЧАС! – повелел хор. – БОМ! БОМ!»

Голоса и музыка смолкли.

Двери разъехались в стороны. Все женщины быстро встали и покинули вагон. Вошли несколько других девиц с небольшими свертками в руках и заняли сидячие места.

Отвратительные, подумал я. Все до одной. Даже после трех лет воздержания вид почти оголенных тел вызывал во мне лишь чувство гадливости.