Где место России в истории? [Загадка Дональда Тредголда]

Открытием, однако, была эта евразийская дерзость только для русской историографии. Западная давно подозревала Россию именно в этом. Самым, пожалуй, красноречивым в зтом хоре подозревающих был Маркс. «Колыбелью Московии, -- писал он со своей фирменной афористичностью, -- была не грубая доблесть норманской эпохи, а кровавая трясина монгольского рабства. Она обрела силу лишь став виртуозом в мастерстве рабства. Освободившись, Московия продолжала исполнять свою традиционную роль раба, ставшего рабовладельцем, следуя миссии, завещанной ей Чингисханом... Современная Россия есть лишь метаморфоза этой Московии» (20). Cогласитесь, что полемистом Маркс был классным, и бил он безошибочно в больное место евразийцев, в то, что «татарская государственность», которую они с таким энтузиазмом противопоставляли европейской, означала – РАБСТВО.

Как бы то ни было, к началу ХХ века версия о монгольском происхождении России стала в Европе расхожей монетой. Во всяком случае знаменитый британский географ Халфорд Макиндер, известный как «отец геополитики», повторил ее в 1904 году как нечто общепринятое: «Россия – заместительница монгольской империи. Ее давление на Скандинавию, на Польшу, на Турцию, на Индию и Китай лишь повторяет центробежные рейды степняков» (21).

И когда в 1914-м пробил для германских социал-демократов час решать за войну они или против, именно на этот обронзовевший к тому времени Стереотип сослались они в свое оправдание: Германия не может не подняться на защиту европейской цивилизации от русско-монгольских орд, угрожающих ей с Востока. И как о чем-то не требующем доказательств рассуждал, оправдывая нацистскую агрессию, о «Русско-монгольской державе» в своем злополучном «Мифе ХХ века» Альфред Розенберг.

Короче, несмотря на колоссальные и общепризнанно европейские явления Пушкина, Толстого, Чехова, Чайковского, задолго до евразийцев начала Европа воспринимать Россию как инородное, азиатское политическое тело, как воплощение старинного ее страха – ДЕСПОТИЮ. Выход на сцену евразийцев был в этом смысле важен лишь как своего рода саморазоблачение России. С ними складывающийя консенсус обретал характер всеобщий: сами, мол, признавались. Оставалось немного. Никто из упомянутых выше авторов не был профессиональным историком (исключение -- американский евразиец Георгий Вернадский, но он не относился к числу корифеев западной историографии). Никто, стало быть, не мог авторитетно обосновать этот, широко уже, как мы видели, распостраненный Стереотип неевропейскости России, если можно так выразиться, на материале русской истории. Ни мыслитель, ни географ, ни тем болеее политики не могли поставить на нем, так сказать, официальный штамп исторической НАУКИ. Добиться, иначе говоря, чтоб со студенческой скамьи усваивали Стереотин все образованные люди и любое возражение против него рассматривалось как дилетантство или ересь. Только когда взялись за дело профессионалы историки получил Стереотип права гражданства, а я – стал «белой вороной».Таково происхождение моего антагониста.

ВОТ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

Самый впечатляющий пример могущества Стереотипа, который приходит в голову, такой.. В начале мая 2000 года очень серьезная, авторитетная организация, известная как Interaction Counсil (Совет Взаимодействия), созвала в Стокгольме пресс-конфереренцию, посвященную будущему России. Совет состоял, чтоб вы знали, из бывших глав правительств западных стран, профессиональных policymakers т.е. людей, совсем еще недавно ответственных за политику Запада в отношении, между прочим, и России. Пригласили виднейших экспертов, в том числе и из Москвы. И что вы думаете объявлено было в резолюции главным препятствием для внедрения частной собственности в России? Вы не поверите, если я скажу это своими словами, поэтому цитирую: «сама идея частной собственности – в основном на землю – появилась в России только в 1785 году. До этого все принадлежало царю» (22 New York Herald Tribune, May 5, 2000).

Что за вздор, право? Тут теряешься от чувства чудовищной неловкости, в которую вверг уважаемых людей консенсус. Да, именно так описывал тот же Маркс азиатский деспотизм: «В Азии государство – верховный собственник земли. Суверенитет здесь и есть собственность на землю в национальном масштабе... Никакой частной собственности здесь не существует»(23). У Маркса заимствовали это классики консенсуса ( хотя и никогда в этом не признавались), Карл Виттфогель и Ричард Пайпс. Но ради всего святого, при чем здесь Россия, где с самого начала ее исторического бытия существовал институт «вотчины», т.е.неотчуждаемой частной собственности? Где именно в БОРЬБЕ ЗА ЗЕМЛЮ – между монастырями и боярами, между помещиками и крестьянами, между церковью и государством – состояла суть всей исторической драмы XV-XVI веков?