Где место России в истории? [Загадка Дональда Тредголда]

Такие вещи бывают. Джон Мейнард Кейнс поделился однажды аналогичным наблюдением (конечно, из своей области). «Идеи экономистов и политических философов, − писал он, − правильны они или нет, более могущественны, чем принято думать. Они, по сути, и правят миром. [Даже] вполне практичные люди, уверенные, что свободны от каких-либо интеллектуальных влияний, могут иногда оказаться рабами какого-нибудь забытого экономиста ». Так или иначе, похоже, язык, на котором мы спорим, привел нас к чему-то очень напоминающему диалог глухих.

Я не знаю, существует ли общепринятая методологическая середина между двумя этими крайностями. Ну допустим, жанр философии национальной истории, который позволил бы избежать как близорукого копания на изолированных "грядках", так и абстрактного космического размаха мыслителей-глобалистов. То есть в принципе жанр такой без сомнения существует, по крайней мере, в немецкой и в русской историографии. Но и в Германии и в России он традиционно был исключительным доменом националистов. Изобрели его немецкие романтики эпохи наполеоновских войн, так называемые тевтонофилы. Они назвали его Sonderweg, "особый путь", предназначенный отделить Германию с ее высокой Kultur от бездуховной европейской Zivilization. В 1830-е подхватили эстафету славянофилы, естественно, приписавшие Kultur России, оставив мещанскую Zivilization Европе, объединив её под именем "романо-германской цивилизации».

Георгий Федотов объяснил, как миф Sonderweg завоевывал в XIX веке русскую культурную элиту. "Почти все крупные исследования национальных и имперских проблем, - писал он, - оказались предоставленными историкам националистического направления. Те, конечно, строили тенденциозную схему русской истории, смягчавшую все темные стороны исторической государственности. Эта схема вошла в официальные учебники, презираемые, но поневоле затверженные и не встречавшие корректива... Так укрепилось в умах не только либеральной, но отчасти и революционной интеллигенции наивное представление, что русское государство, в отличие от государств Запада, строилось не насилием, не завоеванием, а колонизацией".

Уже в наши дни нечто подобное повторяется с неоевразийством. Опять, похоже, именно ему «оказались предоставленными все крупные исследования национальных и имперских проблем». И опять строит оно «тенденциозную схему русской истории». Но этот раз − националистический миф об «историческом одиночестве» России «на вечном распутье» между Европой и Азией. Неоевразийцы тоже в принципе не возражают против традиционной биполярной модели. «На Востоке, -- говорит, например, В.В. Ильин, − возникла властная корпорация, на Западе – правовое собственничество. На Востоке утвердился подданный, на Западе гражданин... Отсюда следует: Запад и Восток – понятия не географические, − символизируя разные пути движения человечества по истории, разные миры, порядки, универсумы, в самом строгом смысле они могут быть уточнены как атрибуции социософские, цивилизационные».

Только выводы из этой модели делают неоевразийцы совсем иные. А именно, что, будучи «ареной столкновения Западной и Восточной суперцивилизаций», Россия не принадлежит ни к той, ни к другой. Она сама себе суперцивилизация, открытая всем политическим ветрам на уже известном нам вечном распутье. Тут может быть какая угодно политическая система, лишь бы она была имперской, евразийской, лишь бы несла с собою «мессианскую идею, связанную в провозглашением мирового величия и призвания России». Короче, обыкновенный Sonderweg, лишь облаченный в модную цивилизационную терминологию. Да, от тисков биполярной модели мы ушли, но пришли к той же «азиатской империи», ничего общего не имеющей с Европой.

Я знаю, кажется, лишь один пример либеральной философии национальной истории, счастливо избежавшей как приземленности "экспертизы без мудрости", так и беспредельности глобализма (и, конечно, соблазна Sonderweg). Говорю я о книге Артура Шлезингера мл. "Циклы американской истории". И думаю я так вовсе не потому, что с автором мы были друзьями и коллегами по кафедре истории в Нью-Йоркском городском университете, но потому, что он и впрямь, сколько я знаю, был единственным, кто не уклонился от рокового вопроса о месте своей страны в политической вселенной. И «собственный путь" Америки у него очень даже присутствует. В конце концов, родилась она в процессе восстания против своей прародительницы Европы и многие десятилетия считала её опасным гнездом монархических ястребов. (Почитайте с этой точки зрения хоть Марка Твэна или О'Генри и вы увидите, до какой степени презирали янки Европу). Но годы шли. Европа менялась и, как отчетливо видим мы у Шлезингера, отчужденность уступала место глубинному родству.