Где обитают дикие леди

Теперь еще честнее: меня уже немного тошнит от бесконечного созерцания этих мужиков вместе со Жвачкой. Наверное, пора заняться чем-то еще. Больше всего мне хотелось бы, чтобы мы с ней – и кем-нибудь еще – могли просто тусоваться вместе, веселиться и хорошо проводить время. Играть в гляделки с Оя я совершенно точно не хочу. И когда я думаю обо всем, что происходило в моей жизни до сих пор и что происходило с другими женщинами, я с сожалением понимаю, что на спокойную жизнь рассчитывать не приходится. Я невероятно сожалею об этом, я очень злюсь, у меня опускаются руки – и я обнаруживаю себя в состоянии, когда у меня нет сил даже встать с постели – зачем, ведь я могу лежать вот так со Жвачкой.

Она все еще у меня на груди и смотрит мне в глаза. Может, она проголодалась. Знаешь, я тоже. В школе снова все затихло. Наверное, начались уроки. Зеленые как лайм занавески легонько покачиваются. В черных глазах Жвачки я вижу свое отражение: вот она, женщина, которая полностью разочаровалась в мужчинах.

Я погладила Жвачку по носу – он у нее узкий и прямой – в ответ она выгнула коричневую спину с модным принтом – черной крапинкой – и обнажила цвета яичной скорлупы живот, который начинается у нее прямо от шеи. С головы до кончика хвоста она мокрая и скользкая.

Не знаю, было ли дело во вспышке голода или спонтанной перемене настроения, но без особой внешней причины – как и когда она залезла на меня – Жвачка слезла и удалилась в сторону кухни. Я все так же лежу на кровати – на пижаме осталась ее слизь. Жить с огромной жабой непросто – вечно приходится что-нибудь стирать.

Теперь, когда ее огромный желудок не нависает надо мной, просыпается мой собственный: урчит так, словно празднует собственное освобождение.

Ладно, делать нечего. Пора пойти чего-нибудь перекусить. Издав протяжный стон, я поднимаюсь на ноги.

Расти, коса

Свихнуться можно. Ждать целых три года, чтобы волосы отросли снова. Ладно, не спорю: длинные растрепанные космы добавят колорита моему образу. Но сейчас столько париков и других способов обзавестись волосами, что растить уйму времени собственные – просто-напросто глупо.

Когда я умерла – а это было довольно давно, существовал обычай брить головы умершим. Проснувшись в загробном мире, я сожалела, что лишилась волос, которыми дорожила больше, чем самой жизнью. А ведь я уже была мертва – казалось бы, какая разница! Как бы то ни было, когда я, дрожа, добрела в выданном мне белом саване до Реки-перекрестья и рассмотрела в ее воде свое отражение, то обнаружила, что блестящая лысина мне вполне к лицу. Кто бы мог подумать. При жизни я и не подозревала, что мой череп такой правильной формы.

Будучи жива, я приходила в полное отчаяние и растерянность от мысли о том, что когда я умру, мой муж женится вновь. Но когда я действительно умерла, мне стало все равно. Словно страх и тревога, охватывавшие меня, после смерти исчезли без следа. Люди привыкли думать, что привидения завидуют им или таят на них обиду, но это заблуждение. Вот пока я была жива – тогда у меня было гораздо больше поводов обижаться.

Пока мы еще были вместе, муж то и дело говорил: «если женюсь снова, пусть меня преследует твой призрак». Что ж, почему бы и нет. Новая женитьба случилась несколько раньше, чем я предполагала – ладно, бывает. Муж никогда не отличался самостоятельностью, так что это неудивительно. Я вообразила, как его матушка носится по городу в поисках новой жены для дорогого сыночка. Когда я стала болеть, она оказалась совершенно подавлена.

В посмертном мире длинные волосы тоже нужно отращивать три года – как я уже сказала, по мне – это довольно нелепо. В общем, я решила предстать ему как есть, во всей своей бритоголовой красе. Раскрою секрет: я всегда была жуткой лентяйкой. Пока я была жива, я еще прилагала усилия, чтобы скрывать свою истинную сущность, но теперь, после смерти, я веду себя ровно так, как считаю нужным.

Давненько я не бывала у нас дома – впрочем, тут мало что поменялось. На самом деле единственная перемена состояла в том, что рядом с моим мужем на футоне лежала не я. Новая жена крепко спала. Я не видела ее лицо, да и не особенно пыталась ее рассматривать. Протянув руку, я похлопала бывшего по плечу. Он тут же открыл глаза.

Я думала, он испугается моей лысой головы и призрачной наружности, но муж только расхохотался.

– Охренеть, а тебе идет!

(Вообще-то мой муж из другой эпохи, поэтому на самом деле он сказал немного по-другому. Однако в переводе на современный язык он имел в виду именно это.)

Я смущенно потерла лысину – так приятно касаться выбритой кожи – и улыбнулась.

– Ты же видел меня на похоронах.

– Ну да, но тогда я ничего толком не разглядел. Мне было слишком хреново, чтобы таращиться.

– Ой, ну спасибо. Мило с твоей стороны. Короче, как видишь, у меня тут все в порядке. Так что хотела тебе сказать, чтобы и ты не переживал.

– Ага, ну ладно.

– Ну давай, пока.

– Угу, давай.