Где рождаются циклоны

Белое лакированное дерево, никель и круглый ил­люминатор, светящийся над вашей головой, когда сияет луна. Это порядок, определенность, точность и аскетизм приличествующий путешествию. Мало вещей, но все они высшего качества и занимают как можно меньше места Замки чемоданов сверкают на фоне желтой кожи.

Массивные, геометрической формы, сундуки тесно поставлены. В воздухе легкий запах одеколона. Струйка дыма от папиросы.

И брызги пены на стекле.

Отчаливают.

Прощание на вокзале бывает всегда грубым, точно пощечина. Прощание на пакетботе длится долго; времени вполне достаточно, чтобы упиться горем.

Корабельные служители яростно потрясают звон­ками и оттесняют на сходни толпу остающихся. Теперь небольшой ров между бортом и пристанью разделяет людей, которые, быть может, никогда больше не уви­дятся. После подъема сходней этот предел уже нельзя перейти. Уезжающий смотрит на остающегося, как на выходца с того света. Разговаривать нельзя, так как пришлось бы кричать. Но в этих встречных взглядах, которые медленно, медленно расходятся и, наконец, те­ряются в пространстве, есть что-то более грустное, чем смерть, в них чувствуется агония.

Мне вспоминается один образ: женщина, стоя на носу причаленного корабля, не могла оторвать взгляда от другой фигуры, на корме отплывающего парохода. Это было под жарким небом, в окаймленном пальмами порту. Ослепляющий свет искажал черты ее лица. Но она стояла неподвижно; она не протягивала рук; она знала, что все это бесполезно. Я долго наблюдал ее в мой бинокль. Она оставалась все в том же положе­нии и ее тонкий силуэт становился все более и более ро­зовым и. наконец, скрылся за линией воды на горизонте.

Иногда отчаливают ночью. Пассажиры спят. В по­лусне чувствуешь глубокое содрогание, плавное дви­жение, слышишь шум цепей. Затем, вдруг, точно не­ведомая сила вас приподнимает, качает, снова опу­скает: корабль отошел. Как красиво отплытие ночью, в тишине! Оно приносит успокоение всему нашему существу.

Беззаботные или терзаемые тоской путешественники, те, которые ни о чем не сожалеют, а также и те, ко­торые сожалеют обо всем, особенно вы, беспокойные и любящие, для которых всякое расставание равносильно смерти, положите вашу голову на подушку и убаюкан­ные волной закройте глаза. Корабль выходит на простор.

Отплытие.

Серенький октябрьский день, спокойное море цвета аспидной доски, скорей лилового, чем голубого, оттенка. Бледно-голубые полосы неба проглядывают между туч.

Слышатся слова „Вест-Индия!“ и в них чувствуется горячее солнце. Каким далеким это казалось два дня тому назад.

Берега реки окутаны густым туманом. Около полу­дня показывается солнце и величественным светом озаряет отплывающих. Мы идем мимо унылых берегов, позолоченных его лучами. Но приходится снова остановиться в ожидании прилива. Ночью нас будит рев сирены. Корабль переполнен. Весь его облик носит особые характер, свойственный идущим к тропикам пароходам; на палубе видны экзотические личности, внушающие чувство беспокойства; нигде в другом месте их нельзя встретить.

Это все важные особы, как и полагается: посланник, бывший губернатор в колониях, епископ из Ко­лумбии, несколько экваториальных министров, и южноамериканское духовенство чуть не в полном составе. Они похожи на усатых макак, у них накрахмален­ные белые манишки, галстуки с бриллиантами. У одного трость с кастетом. Вот негритянка из Гваделупы, в по­лотняном платье, с красными и белыми полосами и с таким же бантом в курчавых, как шерсть, волосах. Две мулатки, одетые в черное с белым; одна с боль­шими серьгами из девственного золота; их желтые лица покрыты густым слоем пудры.

Красивая стройная женщина, в коричневой накидке, вывела прогуляться старого бульдога с серой мордой. Вчера вечером, когда мы еще шли по реке, мимо нас прошел пакетбот „Азия", освещенный, как собор. Вдали сверкали зеленые и белые огни Польяка. Зажи­гались маяки. Черные очертания берегов вырисовыва­лись на красноватом небе.

Азия! я мечтал о мелодии Равеля, о поэме Клингзора: „Потом я возвращусь мечтателям поведать о чудных приключениях моих!“

Первые впечатления.

Около курительной комнаты находится карта пла­вания, на которой ежедневно, в полдень, отмечается место, где мы находимся. Таким образом, изображаю­щий наш корабль маленький флажок каждый день будет подвигаться по Атлантическому океану, который мы пересекаем во всей его ширине.

На передней палубе негр играет на аккордеоне и пристукивает сапогами в виде аккомпанимента. Его сосед изображает ногами танец, в то время, как тело его остается неподвижным. Аккордеон наигрывает один из избитых мотивов мюзик-холлей.