Где рождаются циклоны

Их четверо за столом, четверо, которые никогда не бывают пьяными. Самый веселый — это Мишон, учитель фехтования, проживший двадцать пять лет в колониях. Он не садится за стол, не выпив предварительно де­вять или десять стаканов пунша. Раз как-то он выпил их двадцать. „Так и течет в горло", — говорит он. Другой продолжает: — „В жарких странах без алкоголя живо пропадешь". А третий заключает: — „Хочешь не хочешь, а приходится пить, вы сами скоро в этом убе­дитесь!"

Получасового разговора и стакана пунша доста­точно, чтобы иметь понятие о некоторых сторонах жизни в колониях.

Все там пьют, от Гваделупы до Кайенны, и жен­щины даже больше, чем мужчины. Стакан водки вы­дувают, не сморгнув, следующим образом: приподнимают локоть и вливают стакан в открытый рот. И тафия легко проходит. Адамово яблоко даже не пошевелится. Потом крякнут и дело готово.

Пьют натощак. Это называется „опохмелиться“ пли „поправиться".

Пьют со всеми и особенно с жандармами.

Прежде жандармы были как братья, — сказал учитель фехтования, — теперь это только жандармы.

Старослуживые республиканской гвардии, приехав­шие туда, также подтверждают это.

Про человека, который хорошо пьет говорят: „Это хороший стрелок!

На Мартинике, в горах, можно пить без послед­ствий, но стоит спуститься на равнину, как становишься пьяным. Таким образом иногда видишь субъектов, вы­дувших пять или шесть пуншей на горе, которые со­вершенно твердо держатся на ногах, но начинают по­качиваться по мере того, как спускаются вниз.

Что же касается жен лодочников в Гвиане, они вы­держивают больше, чем мужчины. Их мужья всегда при­возят с золотоносных участков четыреста или пятьсот франков. Когда они снова поднимаются вверх по реке, часть денег они оставляют дома. Можно себе предста­вить, как их жены этим пользуются.

Господа колониальные чиновники строго отно­сятся к этим женщинам, — объясняет Мишон, с го­речью. — Их нужно дрессировать. Из-за чести они не станут работать.

Когда выпьешь, то хочется танцовать. На Марти­нике существует бал Дуду.

Четыре или пять дней нубы их не пугают. Из-за танцев они забывают об еде. — „У меня стерлась вся кожа на ногах“, — сказал один танцор этого памятного карнавала.

Наступает вечер. Дым окрасился цветом заката.

Солнце село. Голубые и лиловые кучи облаков вы­ходят из моря со всех сторон горизонта и настигают одна другую, окружая широкое розовое пространство.

Ночь на деке.

С каждым вечером Большая Медведица все более и более опускается над горизонтом. С другой стороны света появляются новые звезды. У корабля два глаза один зеленый, другой красный. На верхушке передней мачты прикреплен фонарь, он кажется более близким и более желтым светилом. До поздней ночи остаются пасса­жиры на палубе, сидя в складных креслах. Порывы ветра свистят в такелаже. Нос корабля разрезает волны как шелк и разбрасывает брызги драгоценных камней сверкающих фосфорическим блеском. Воздух, который вдыхаешь, напоен ароматом далекой Флориды. Огни на деке и на мостике погасли. Над нами, точно опрокину­тый след корабля, развертывается Млечный Путь. Только ночью можно услышать на корабле самые чудесные истории. Опьянение путешествием охватывает всех этих чуждых друг другу людей, которых судьба соеди­нила, чтобы затем снова разлучить. Красота этих ча­сов особенно волнует сердце, так как они коротки и не повторяются. Но это опьянение переходом полно горечи, подобно вкусу соли на губах, обвеянных дуно­вением моря.

Среди океана.

Воткнутый в карту маленький флажок указывает середину Атлантического океана. Эту ночь была гроза без шторма. На море изливались потоки огня. Без числа раздавались раскаты белого смеха. Безбрежность исчезала во мраке. Сегодня утром солнце всеми цветами радуги играет на волнах; зеленые и красноватые во­доросли плавают на поверхности. Это Саргасское море, это Атлантида

Восход солнца.

Жара усиливается. Невозможно оставаться в каюте. Нужно, чтобы вентилятор действовал всю ночь. Мучит лихорадка и жажда. В этой бане даже легкое дунове­ние ветра из иллюминатора леденит лицо. Обливаясь потом, я беспокойно ворочался на моей койке. Потом вышел на палубу.

На небе загорается заря. Черные массы, похожие на огромные материки, окружают сверкающие моря, зеленоватого и пепельно-розового цвета. На горизонте темная вода разрезана красноватым огненным языком, точно медленно расширяющаяся рана. На западе хаос серого и лилового цвета.

Потом красная рана превращается в залив из золота, окаймленный огромными лиловатыми горами. От воды исходят волны света. Море отражает скрытое в его глубине солнце. Поглощенная Атлантида пы­лает.

Топерь это уже цепь зазубренных гор, огненные долины, пылающие хребты. Лиловый, оранжевый и пур­пурный цвет перемешаны в неестественных сочета­ниях.

Вот появляется мираж: дворцы, портики, Альпы из опала, зеленые озера, такие прозрачные, что кажется будто за ними открываются невыразимо далекие перспективы, будто видишь край света.