Где рождаются циклоны

Каторга! Это слово звучит в ушах на каждом шагу, как погребальный звон в тюрьме. Каторга поглощает всю жизнь колонии. Она изъедает ее, как злокачественная язва. Если каторга отмечает навсегда человека, который ее перенес, то она также оставляет свой след и на той земле, где она была создана. Уже два века, как поколения осужденных подвергались труду и смерти без всякой цели, так как бесполезный труд является одним из принципов карательной системы.

Каторга создает каторжника; она же создает и надзирателя.

Леса, в которых скрыты сказочные сокровища, раскинулись на необозримом пространстве, прорезанные одной могучей и многими большими реками. Но торговля давно уже пренебрегает этим затянутым тиной рейдом, где появляются только редкие парусники и пироги. Большие корабли избегают его, предпочитая заходить в эти два улья с гудящими пчелами: Ilapaмарибо и Демерару. Каторга начертила вокруг Кайенны круг позора и уединения.

Кайенна! Странная смесь тюрьмы, казармы, чиновничества, начальной школы, алчности, дикости и авантюризма. Толпа ничтожных торгашей, каторжников, отбывающих наказание и освобожденных, все отбросы метрополии, выброшенные в эту тину. Черное население, пассивное, ленивое, питающееся сушеной рыбой и плодами хлебного дерева, равнодушное ко всяким достижениям, лишенное предприимчивости, легко опьяняемое водкой и политикой, фаталистическое и беззаботное. И, выделяясь среди этой серой людской массы, несколько сильных личностей, авантюристов, людей, полных лихорадочной деятельности и страсти к риску, которые выхватывают из колонии все добываемое ими золото и тотчас же бегут из этой сказочной и проклятой страны.

Ночная бабочка

Медленно поднимается корабль вверх по реке Марони, своим широким течением раздвинувшей лес. Светает. Над водой и деревьями царит тишина. Природа ждет появления солнца. Сквозь разорвавшуюся завесу тумана виднеются серые и синие дали. По мутной воде скользит белый нырок.

На горизонте из-за черной полосы леса брызнул луч и окрасил небо медью и шафраном. Трепет пробежал по земле при первых лучах солнца. Волна жизни прокатилась по бесконечной колеблющейся поверхности листвы. С деревьев срываются попугаи, блестя зеленым и красным оперением на бледно-розовом небе. Треугольник красных фламинго быстро пронесся над самой водой, затем сразу поднялся кверху и скрылся за кудрявыми вершинами деревьев.

Мы останавливаемся у пристани в Сен-Лоране. Вот еще город каторги, на вид процветающий, но вместе с тем какой-то зловещий. Чиновники очень гордятся им. Они говорят: «Сен-Лоран, это совершенно, как окрестности Парижа». Асниер, не правда ли?

Действительно видны чистенькие виллы, садики и в них кажется даже стеклянные шары.

Здесь живут служащие управления каторги.

Этих служащих очень много и они нуждаются в комфорте. Все дома были построены каторжниками; на них же лежит уход за садиками. Каторга вызывает громадную переписку, как, впрочем, всякое уважающее себя управление; здесь имеется бесконечное множество разных отделов, узнав о которых министерства в столице лопнули бы от зависти. Для каторжника нужно извести бумаги не меньше, чем для солдата.

В этой дачной обстановке каторга процветает. В Кайенне она еще проявляет известную скромность. В Сен-Лоране каторга торжествует, она чувствуется повсюду.

На каждом шагу партии каторжников. На встречу мне попадается великолепное шествие. Каторжники, человек тридцать, тащат тяжелую телегу, на которой стоит, опершись рукой в бок, надзиратель в шлеме, с револьвером у пояса. По обеим сторонам улицы виллы служащих. Видны прочные заборы из заостренных бревен, за которыми находятся казематы — жилище каторжников.

По великолепной пальмовой аллее, заставляющей меня забыть о тропическом лесе-Коломб, под белым, ослепляющим глаза небом, я направляюсь к китайской состоящей из окруженных палисадником домиков очень грязных и отделенных друг от друга изгородью и проволокой.

Полуголые уроженцы Небесной империи направляются к набережной. Точно в дремоте застыла зеркальная поверхность реки. Негр Бонг, с мускулистым глянцевито-черньм телом приспособляет весла. Проходит несколько индейцев Сарамака с темно-красными лицами, одетых, по-европейски, в лохмотья.

Пошел дождь. Чувствуешь, что промок и от дождя и от пота.

Я укрываюсь у одного весьма любезного торговца. Его магазин совершенно как «Западная Индия^». Полумрак. пахнет пряностями. Простой прилавок. Стоят бокалы с образцами. На потолке висят связки золотистого лука, похожие на крупные четки. В прохладной гостиной зеленого цвета, его жена, и дочери угощают меня пуншем. Это настоящие креолки, без единого синего пятнышка на ногтях; одно из тех колониальных семейств, которые давно уже живут под тропиками и сохранили прекрасные традиции вежливости и гостеприимства. Такие семьи можно еще встретить на Мартинике и на Гваделупе; это последние остатки существовавшего когда-то на островах французского общества.

Мебель из дерева с островов с перламутровыми инкрустациями. Под стеклянным колпаком модель небольшого парусного судна.