Где сходятся ветки

Актерский опыт расшатал мою психику (никогда бы не подумал, что это настолько опасная профессия). Прихватив принтер, я перебрался в Петербург, город, где еще не успел наследить. Мне казалось, что в культурной столице удастся подчинить жизнь строгому графику, но вместо этого у меня начался насморк, переходящий в депрессию. Я почти не вылезал из дома, не мог заставить себя работать. Общаться тоже не хотелось. Какой смысл заводить друзей, если они никогда не узнают о тебе правды?

Был момент, когда я взял билет до Архангельска в полной уверенности, что сотру Мишу, займу его место и буду жить, как должен был изначально (это называется рецессия). Остановившись в «Пур-Наволоке», я узнал, что Гаркунов вошел в норму, работает на лесопилке, навещает мою мать и воспитывает моего сына. Живет все там же, где я его оставил, – на Жаровихе.

Час я простоял в кустах у почти заросшего котлована перед домом, сложенным из плит, похожих на школьную тетрадь в клеточку. Синее окно вело на кухню, а красное, с тюльпанами, – в гостиную. Уже почти стемнело, когда из подъезда вышел сосредоточенный человек в бушлате. Закурив, репринт хмуро уставился в низкое небо.

В кармане у меня был скальпель. Я думал представиться братом, предложить поговорить, отойти в сторонку, пырнуть Мишу, переодеться в его одежду и вернуться к своим. Раньше мне удавались, поэтому и сейчас я не сомневался в успехе.

Часто мысленно обращаюсь к тому моменту. Синеющее небо с ярко-розовой полосой заката. Призывно светятся окна нашей с Настей квартиры. Меня едва прикрывают ветки. У черной дыры подъезда фигура моей копии. В темнеющем пустом дворе плещутся звуки. Где-то на коробке во всю глотку ругается матом пацан, возможно мой сын. Слышно, как он долбит в стену мячом. Заунывные крики чаек…

Отвернувшись, я рванул к дороге, а, придя в гостиницу, взял билеты до Питера. Мне срочно нужен был кто-то, с кем я мог бы поговорить.

Пришлось обойти несколько десятков психологов, прежде чем я познакомился с Павликовской. Возможно, она была моим последним шансом. Специалист в области семейной психологии с большим стажем, кучей научных статей и приятным интеллектуальным лицом героини старого французского кино.

Хорошо помню, как шел на первый прием по Фонтанке. Была зима, снег тюремным татуировщиком тщательно выкалывал лицо. Холод продирал до костей. Я плелся вдоль гранитного ограждения, глядя на бетонного цвета лед, сминающий фольгу воды, и тут увидел себя скользнувшим тенью по подпорной стенке набережной. Вот раздается кроткий всплеск, образуется дырочка, и всё – мы уже по ту сторону, пока вы еще по эту.

В комнате Ирины было тепло и радостно. Цветными католическими витражами светилась лампа, пахло сандалом, поблескивал корешками книжный шкаф, окна были наглухо занавешены. Мне сразу понравилась эта энергичная женщина, изящная и собранная, как на службе. Таких у меня еще не было.

Конечно, я не стал рассказывать про печатный станок. Благодаря слепым пятнам моя история выглядела жутковато. Человек, росший без отца, почти не общавшийся с матерью, сбежавший от жены и любовницы, не имеющий ни работы, ни друзей, прозябает в Петербурге и подумывает о самоубийстве, – не захочешь, а разрыдаешься.

Мы углубились в детство и обнаружили, что мама не научила меня уважению к себе, а папа – пониманию социальных связей. Все мои отношения с женщинами были результатом детских травм. Они развивались по одному сценарию. Я искал в партнершах мать, а когда они предъявляли на меня свои права, мстил им. Мое маниакальное стремление к свободе было бегством жертвы, мечтавшей быть схваченной.

Ирина пыталась дать мне почувствовать, что такое телесная радость, как расслабиться и обрести покой. Таким образом я оказался в ее квартире, где библиотечные шкафы до потолка выглядели лестницей в небо, а тяжелые бархатные гардины охраняли внутренний мир от внешнего. В тишине били часы, поблескивали банки с заспиртованными мозгами – коллекция великого деда.

Я искренне восхищался всем, что видел, и не торопился уходить, глядя на хозяйку влюбленными несчастными глазами. Как бы простившись с мыслью выставить гостя, она бережно раздела меня. Ирина всегда все делала сама, напоминая больше Настю, чем Стеллу.

В позиции глубоко травмированного человека есть ряд преимуществ, особенно если встречаешься с амбициозным бездетным психологом. Мой досуг устраивали: знакомили с друзьями, водили в кино и на концерты, внимательно следили за перепадами моих настроений. Постепенно жизнь Гавриила Тихомирова замыкалась на этой женщине (на него самого в ней оставалось все меньше места).