Где-то на земле есть рай

…Откуда же, откуда это тягостное ощущение, что вся моя жизнь, а вместе с ней и я сама качусь куда-то не туда? Словно все неправильно, фальшиво, не так, как должно быть, и мучительно не столько это, сколько сознание того, что ты ничего не можешь исправить. Да полно, что я хочу исправить? Кого? Себя? Существующие обстоятельства? Или, может быть, Юрия Даниловича Арбатова, Юрасика, который то угрожал мне, то присылал цветы и улыбался, то отдавал приказ убить человека? И как я могу осуждать его за это, когда доподлинно известно, что тот человек намеревался убить его самого?

– Алло! Да, это я… Что у тебя по нашему покойнику?

Тоска накрывает меня с головой. Все бесполезно, все. Никогда мы не раскроем эти дела. Владислав Парамонов, после смерти стращающий свою жену письмами… Странный звонок, после которого были убиты муж и жена Лазаревы… Зачем? Зачем все это? А еще эта поразительная дама, Агриппина, которая якобы предвидела будущее… Как она могла что-то предвидеть, когда сама впустила в квартиру своего убийцу? Впрочем, это уже не наше дело. Им занимается Зарубин – вот и пусть занимается. Пусть каждый возделывает свой сад… Это Вольтер сказал или не Вольтер? Пару недель назад мы арестовали занятного гражданина. Он говорил на шести языках и читал в подлиннике чуть ли не всех мировых классиков, что, однако, не помешало ему отравить тетку, завещавшую ему все имущество. И если бы не одна крошечная деталь, пустячная оговорка, нам с Ласточкиным никогда не удалось бы припереть этого блистательного знатока к стенке. А как он был эрудирован, боже мой! Кладезь познаний! Старомодная учтивость! Мне, помнится, все пытался ручки целовать – правда, это было до того, как я надела на него наручники. Никому нельзя верить! Никогда! Никому!

Ласточкин с размаху грохнул трубку на рычаг и весело посмотрел на меня:

– Есть!

– Что есть? – довольно равнодушно спрашиваю я.

– Как говорил мой бывший напарник, если дело не в жопе, дело в шляпе. Двойной перелом!

– Что? – подскакиваю я.

– У гражданина, – терпеливо объясняет Ласточкин, – похороненного в гробу Парамонова, был двойной перелом левой руки, довольно хорошо заросший. Костя утверждает, это произошло, когда покойнику было лет 14-15. Между тем наш Парамонов ни рук, ни ног никогда не ломал. Кроме того, эксперта насторожили зубы.

– А что с зубами?

– Да ничего особенного, но Костя говорит, не тянут они на зубы миллионера. Те же знаешь как за собой они следят. А тут – не слишком ухоженные зубы с дешевенькими пломбами. Ваш вывод, мадемуазель?

– Он очевиден, сударь. В могиле Владислава Парамонова был похоронен вовсе не Парамонов, что и требовалось доказать.

– Именно так, сударыня. И теперь я с легким сердцем переоформляю все дело, потому что вместо невнятной статьи «доведение до самоубийства» у нас на руках оказывается чистой воды убийство, да еще и с мошенничеством.

– Надо сообщить об этом Ларисе Парамоновой, – заметила я. – Вряд ли ее муж сбежал один. Может, ей удастся вспомнить что-нибудь ценное.

– Это мысль, – поразмыслив, ответил Ласточкин и стал натягивать куртку. – Едем к Ларисе!

– Она все еще в больнице?

– Нет, врач разрешил ей вернуться домой. Рыбников ни на шаг от нее не отходит.

– Да? Значит, он и впрямь серьезно к ней привязан.

– Ну, как сказать, как сказать… – рассеянно отозвался Ласточкин и всю дорогу до дома Парамоновой хранил молчание.

Николай и в самом деле неотлучно находился при молодой женщине. Он открыл нам дверь и проводил к Ларисе, которая лежала в кровати. Вид у почти вдовы Парамонова был неважный. На мгновение мне даже почудилось, что наше появление испугало ее.

– Мы принесли вам новости, – ободряюще сказал Ласточкин, присаживаясь на стул возле изголовья. – Хорошие или плохие – это уже вам судить.

Вслед за этим он рассказал о результатах нашего расследования и о том, что ее муж, задолжав большую сумму, судя по всему, предпочел сымитировать свою смерть и скрыться. Николай, услышав это, в волнении забегал по комнате.

– Нет, что творится, что творится!.. – повторял он. – Каков подлец! Бросил Ларочку платить свои долги, а сам…

– Да, – промолвил Ласточкин. – Признаться, Лариса Владимировна, ваш муж даже меня удивил.

Молодая женщина в волнении приподнялась на подушках. Ее щеки окрасились слабоватым румянцем.

– То есть Слава… Слава жив?

– Несомненно.

– И он писал мне письма? Эти ужасные письма?!

– Не исключено. – Ласточкин сжал губы. – Скажите, Лариса Владимировна, вы больше не получали никаких посланий? И никто вам не звонил, не дышал многозначительно в трубку…

Лариса покачала головой:

– Нет, ничего такого больше не было.

– Скорее всего, это к лучшему, – заверил ее Ласточкин с ободряющей улыбкой. – Простите, но я должен задать вам очень личный вопрос, который может оказаться для нас чрезвычайно важным. Пока ваш муж был, так сказать, официально жив, у него не было… кого-нибудь… близкой подруги… другой женщины?

– Вы имеете в виду, не было ли у него любовницы? – брякнул Николай Рыбников.

– Именно так, – отозвался Ласточкин с чарующей улыбкой, и я вдруг совершенно отчетливо поняла, что он на дух не переносит немногословного здоровяка. – Нам говорили, что ваш муж пользовался… э… определенным успехом у противоположного пола.

Теперь Лариса покраснела по-настоящему.

– Ну, я… Честное слово, я не знаю… Конечно, у него были подруги-женщины… У него был легкий характер, и многие с удовольствием дружили с ним…

– Прекрасно, – кивнул Ласточкин. – Тогда давайте начнем с подруг.

Он открыл блокнот.

Судя по всему, Владислав Парамонов умел дружить с женщинами, потому что подруг из числа самых близких у него набралось с полтора десятка, а подруг в ранге просто хороших знакомых – и того больше. В общем, Павел Ласточкин исписал больше дюжины страниц.

– Так, стало быть, с Машей мы покончили, переходим к… Лене? Ну да, Лене. Чем она занимается? Ах, галеристка? Адресочек, пожалуйста… А телефончик? Ясно. Она по-прежнему живет в Москве? Любит кататься на лыжах в Куршевеле? Говорят, неплохой курорт, правда, я ни разу там не был. В самом деле? Значит, Владислав больше любил теплые края? Он не одинок в этой своей любви, уверяю вас… С Леной все ясно, теперь займемся Алевтиной. Да, которая, как вы говорите, работала у вашего мужа секретаршей.

И так далее в том же духе. Если бы я только захотела, я могла бы целую главу посвятить волнующим подробностям жизни подруг воскресшего из мертвых Владислава Парамонова. Я заморочила бы вам голову тем, кого как звали и кто любил собак и шартрез, а кто предпочитал кошек и романы о любви. А друзья подруг? Мужья, бывшие и будущие, любовники, дети, аквариумные рыбки? Черт возьми! Тут уж точно хватило бы материала не на один десяток страниц, – если бы, конечно, я принадлежала к разряду тех ленивых писателей, которые предпочитают лить в свои тексты воду, сырую, даже некипяченую, и пускаться в длинные и туманные рассуждения ни о чем. Нет уж! Лично я придерживаюсь совершенно иных принципов. Все должно быть четко и ясно, и все – строго по делу. Каждый персонаж – или почти каждый – имеет свое значение, каждая деталь – ну, почти каждая – двигает расследование вперед. Каждому преступлению – свою отгадку, каждому убийце – по заслугам. Вот мой девиз, и если у меня не всегда получается придерживаться его, то в этом виновата не я, а исключительно жизнь, которая ставит с ног на голову самые благоразумные намерения.

Итак, Ласточкин закрыл свой блокнот и убрал его вместе с ручкой во внутренний карман куртки.

– Значит, вы думаете, вам удастся его найти? – спросила Лариса, робко глядя на него.

Мой напарник поднял глаза к потолку. Откровенный ответ звучал бы так: да, разумеется, мы обязательно отыщем господина Парамонова, если уважаемый гражданин Арбатов не доберется до него первым и не оторвет ему голову вместе с остальными жизненно важными органами. Но Ласточкин был умным человеком и не забывал, что перед ним находится женщина, которая сильно ослабла и плохо себя чувствует после попытки самоубийства. Поэтому он ограничился заверением, что сделает все возможное для того, чтобы достать Парамонова хоть из-под земли… то есть, гм, чтобы помочь тому вернуться в мир живых с наименьшими потерями.

Тут Лариса Парамонова сильно нас удивила.

– Единственное, чего я не могу понять, так это того, зачем он писал мне эти письма и дышал в трубку, – заявила она. – Ведь я же знаю: он меня никогда не любил. Я… – Она опустила глаза, ее руки нервно теребили бахрому покрывала. – Я всегда это подозревала, а теперь точно это знаю. Он никогда меня не любил. Ему всегда было наплевать на меня.

Ласточкин выразился в том духе, что поведение Владислава Парамонова и для него самого является загадкой, но он надеется в ближайшем будущем ее разъяснить.

На этом мы попрощались с бывшей вдовой и двинулись к выходу. Николай Рыбников вызвался нас проводить.

– Я надеюсь, вы все-таки найдете этого мерзавца, – сказал он нам, когда мы были уже в передней. – Сколько он крови у Ларисы выпил, это просто уму непостижимо. Она же из-за него чуть с ума не сошла.

– Ну, поскольку рядом были вы, – довольно двусмысленно отозвался Ласточкин, – с ней ничего плохого не могло случиться, ведь верно?

И что-то такое было в его тоне, отчего Рыбников побагровел и шагнул вперед, сжав кулаки.

– Это еще что такое? – прохрипел он. – На что вы намекаете?

– Сам знаешь, – холодно ответил капитан, глядя ему прямо в глаза. – Думаешь, раз то дело было давно, у нас и записей по нему не осталось? Ошибаешься. Мне вот что интересно: твоя любовь закончится, когда ты найдешь Парамонова для Арбатова, с которым ты давно и плотно сотрудничаешь, или гораздо раньше?

Рыбников стоял на месте – большой, грузный, нелепый, – и на лице его было явно написано, что, если бы Ласточкин был тут один, он бы его с великим удовольствием смял в лепешку прямо голыми руками. Впрочем, у меня имелись некоторые сомнения насчет того, что капитан позволил бы ему обойтись с собой подобным образом.

Через мгновение плечи Рыбникова опустились. Он устало выдохнул и разжал кулаки.

– Ладно, – буркнул он, ни на кого не глядя. – Ваша взяла. Ну, велел мне Арбатов за нее взяться, потому что… короче, потому. Но только не надо из меня делать скотину бесчувственную. Я… ну, как-то вначале не очень, а потом сильно душой к ней прикипел. Потому что она хорошая. Гораздо лучше этого урода, мужа своего, который сбежал и повесил на нее долги. И я решил: как только мы с ним разберемся, я на ней женюсь. Вот.

Ласточкин покосился на меня и еле заметно пожал плечами. Я ответила ему тем же жестом.

– Ты Арбатову передай, чтобы он нам позвонил, – сказал Ласточкин. – А то его нигде найти невозможно. Может быть, нам понадобится его помощь.

– Ладно, – буркнул Рыбников, открывая дверь. – Передам. Всего доброго.

– До скорой встречи, – отозвался мой напарник и шагнул через порог.