Где-то рядом. Часть 2

Теперь без боязни быть разоблачённым можно заказать на дом лекарства, можно забраться в постель в середине дня и просто уснуть, и сделать это не потому, что ты имеешь на это какие-либо законные права, а оттого, что кроме этого сделать уже больше ничего не можешь. Теперь тело будет диктовать свои правила, не оставляя взбудораженному, растерзанному событиями дня уму управлять собою. Герман больше ни человек, ни личность, он лишь кусок плоти, которая изнемогает от боли.

Кто поможет? Вокруг него тишина.

Он дрожит и корчится под одеялом. Наконец, лекарства берут власть над организмом, Герман засыпает.

«Я близок к падению, и скорбь моя всегда передо мною.» (Псалом 37:18)

Германа одолевают кошмары. Сон его не крепок, дыхание прерывисто, спит ли он или нет?

То ему отчётливо видится, как жена, входя в дверь, показывает ему своего любовника, то в ту же дверь входят грозные верзилы-коллекторы. Герман готов поклясться, что это не сон, и он лихорадочно начинает ощупывать свои карманы, чтобы расплатиться со всеми. Но вот уже он снова лежит и стонет от боли, извиваясь на кровати.

И не понятно, было ли пригрезившееся в действительности или это плод его измученной болью фантазии Германа. Болезнь помещает его на тонкую грань небытия. Реальность и сон, переплетаясь, мучают.

Реальна лишь боль, она неизменна.

Жена то появляется, то уходит, то скандалит, забирая одну за другой бывшими общими вещи, то вновь оставляет Германа одного съёжившегося, скорчившегося на кровати.

Коллекторы возвращаются вновь и вновь, кажется, Герман отдал им уже всё что имел, но им нужно больше и больше.

Оставят ли его когда-нибудь в покое?

«Беззаконие мое я сознаю, сокрушаюсь о грехе моем.» (Псалом 37:19)

Герман открывает глаза. День ли сейчас, ночь, вечер или утро? Это не имеет значения, главное, пришло облегчение. Герман поднимается на постели, он слаб, но здоров. Боль отпустила, жар прошёл. Сил для деятельности нет, но и оставаться в постели нет причины.

Хочется есть. Герман проходит на кухню, стряпает нехитрый завтрак.

Глоток кофе вдруг рождает странный вопрос. А правильно ли я живу? Отчего так хрупко то, чего достиг тяжёлыми трудами? Его дом, эта огромная квартира, она поглощает все силы, она ему явно не по карману. Как случилось, что, поддавшись рекламе, он купил её? А его жена? Как он связал свою жизнь с человеком, который бросил его так легко, так просто, так скоро, так, как будто между ними ничего и не было. И как теперь вернутся на работу? Вспомнит ли сегодня кто-нибудь о нём? Вряд ли его примут обратно после того, как он в середине рабочего дня позорно покинул своё место.

Современное общество не щадит слабых. Если болен — живи на пособие, пришёл работать — работай. Что-то внутри Германа протестует против такой идеи, кричит, что так быть не должно, молит о милосердии, но холодный ум, воспитанный обществом трёх «П», долбит заученными с детства фразами: «Ты должен учиться…», «Ты должен работать…», «Ты должен развиваться…», «Ты должен продвигаться…». Куда, зачем? Герман озирается назад и пытается понять, а где же в его жизни были его собственные желания? Чем он жил? Чего хотел? Он смотрит назад и ничего не видит…

Общество сформировало его таким. Он идеальный работник и идеальный потребитель. Был таким… А сейчас он сидит растрёпанный, слабый и пытается в одиночестве пережить свою болезнь.

«А враги мои живут и укрепляются, и умножаются ненавидящие меня безвинно; и воздающие мне злом за добро враждуют против меня за то, что я следую добру.» (Псалом 37:20–21)

Позавтракав, Герман находит в себе силы открыть свою электронную почту. Среди привычных многочисленных счетов, рекламы и сообщений о поступивших на его имя многочисленных товаров три письма. Первое от жены, пишет путано про их отношения, про болезнь, всё проясняют прикреплённые в письме документы о разводе. Второе письмо из банка. Оно пестрит выдержками из законов, ссылок на пункты подписанного Германом договора ипотеки, суть же сводится к тому, что они требуют уплаты оставшейся за Германом суммы долга. Третье письмо — с работы. В одной строке Герману сообщается о том, что за невыход на рабочее место, он уволен. Германа это даже не удивляет. Первые два письма всего лишь следствие последнего. Как только отметка о лишении его заработка появилась в электронной базе, об этом пришло сообщение и жене, и банку.

Герман даже не расстроен. Ему всегда тяжело давалось принятие окончательных решений, а здесь сама жизнь, это внезапная болезнь, лишили его необходимости что-либо решать. Он поставлен в такие условия, из которых исход только один.