Где-то рядом

Старушка-жизнь с косой и в сапогах
стада на пастбища столетий выгоняет.
В глазах овец — смирение и страх.
Хвостами псы послушные виляют.

Но хищники соседних измерений
полны решимости напасть и унести
энергию души без сожалений.
Старушка продолжает всё ж пасти

достойных нас, понятных и привычных.
Трава столетий услаждает вкус.
И души, отзываясь эхом зычным,
Таскают бубенцами тягот груз.

«Мой серый брат, я за тобой иду…»

Мой серый брат, я за тобой иду.
Степной закат мою питает кровь.
Степной закат мне будоражит дух:
Два бога есть — Свобода и Любовь.

Мой серый брат! Надежда — сатана!
Две пары быстрых ног да острые клыки.
Да одиночества жестокая страна,
где облака упрямые легки.

Мой серый брат, пред гордостью твоей
колени не устану преклонять.
И ярость блеска глаз из-под бровей
один закат умеет затмевать.

Мой серый брат, я рад, что ты один.
Твоих богов я слышу голоса.
Один из них меня в огонь вводил.
Дугой же от огня того спасал…

«В унылом единении с величием…»

В унылом единении с величьем
потока монотонных древних лет
Он всё пытался обрести обличье
своё, которому нигде подобья нет.

Молитвами шлифуя веры стену,
он постигал нетленный и земной
закон непротивленья духу тела
и превращения воды в вино.

Он постигал безмолвие пределов,
таивших память будущих веков.
И словом постижимое хотел он
подать подобным, ищущим покой.

Но были тщетны слёзы и проклятья…
Вкусивший только знает хлеба вкус.
И он молчал, предчувствуя распятье,
И ощущая дней минувших груз.

«На колеблемых тайной задворках…»

На колеблемых тайной задворках
бродит тихий печальный зверь,
одинокий в сомнении горьком,
и упрямый в служении вере.

Он ступает неслышным стоном,
прикасается к душам душой,
И любых наделяет домом,
кто прибежища не нашёл.

Остаётся смеяться и плакать,
слушать воду и пить нектар,
наблюдая как неба мякоть
бытие обращает в дар.

Помнить голос и тихо верить
утешениям вещих трав,
приютивших печального зверя,
одинокого неспроста…

МОНОЛОГ ЦИРКОВОЙ ПАНТЕРЫ

Нас снова разделяет сеть…
Двуногие враги,
они пришли сюда глазеть
на нас, чужих таких.

Детеныши их что-то жрут.
Они вкусны на вид.
О, как бы я потешил тут
свой дух и аппетит.

Мой прадед не любил людей —
за что их мне любить?
Я в клетке с мыслью о еде
обязан вечно жить.

Хозяин хлестанет кнутом —
я лапу подниму.
Он мяса даст, чтоб я потом
послушен был ему.

Двуногих стая поглазеть
Приходит на мой стыд…
О, если бы не эта сеть,
я быстро бы стал сыт.

«Он нова сдаёт, передёрнув краплёную карту…»