Где валяются поцелуи. Париж

Тем более опыт уже был: «Как у всякой женщины, у нее тоже случались истерики. Не от хорошей жизни и не от плохой, скорее от среднестатистической, бытовой. Они как случайный секс: выплеск эмоций и болезненное ощущение. Иногда она пускала в ход руки. Ее маленькие кулачки бились мне в грудь. Я не отвечал. Я знал – еще несколько пропущенных вызовов, и она успокоится».

Опыт надо было куда-то деть, куда-то засунуть, чтобы он не торчал, не мешал новым впечатлениям. Он как хищник может сожрать любую влюбленность. Как умудренный положением чиновник может задвинуть твои стихи в стол.

– Мы, кажется, отвлеклись от темы.

– От Парижа? – спросил Павел.

– От белого. У меня давно не было в жизни шампанского.

* * *

– У тебя будут расходы, вот тебе.

– У меня есть деньги.

– Сколько?

– 560 евро.

– Значит, будет немного больше 10.560.

– Козырная карта.

– Что такое козырная?

– Не знаю, как по-французски. В общем, джокер.

– Джокович.

– А говорили, что французы скупые.

– Французы – да, бретонцы – нет.

– А ты бретонец?

– Не путать с британцами.

– Я в курсе, ты мне уже рассказывал.

– Поедем туда, ракушки собирать? Я познакомлю тебя со своей матерью. Там красиво, там приливы, там отливы, морские гады и сидр на любой вкус.

– Важнейшим из всех искусств является вино.

– Красиво.

– Это не я сказала, я просто кино променяла на вино.

* * *

Квартира Пьера располагалась почти в центре, в высотном доме: окна от пола до потолка выходили на чужие крыши домов, черепичные и жестяные, прямые, покатые и съехавшие, они говорили только об одном, что в этом городе легко было сбрендить, и километры длинных полупрозрачных штор – все, о чем я мечтала когда-то. Вот они мечты, хочешь – раздвинь, дай место солнцу в твоей жизни, подойди к окну совсем голой, представь себя на улице Красных фонарей, устрой Парижу пип-шоу одной своей походкой. Женщине не важно, куда идти, главное идти, и чтобы ножки были красивые, и все это видели. Хочешь – задрапируй стекла так, чтобы никто не увидел твоих желаний, твоих капризов, той гражданской войны, что могла вспыхнуть в любой момент в твоем внутреннем мире.

Катя так и сделала, обнаженная, она подошла к окну и посмотрела на залитую солнцем улицу: «Мы идем, чтобы когда-нибудь поехать, потом мы долго едем, чтобы когда-нибудь припарковаться у своего частного дома, в конце концов каждый находит свой Париж. Жизнь – расстояние между тобой и целью. Чем ближе к цели, тем дальше от себя». Чтобы уйти от себя, Катя прошла в гостиную и стала рассматривать стены. В это время Пьер вышел из ванной, обвязавшись полотенцем вокруг талии.

– Сколько тебе здесь? – не глядя на него спросила Катя.

– Два года.

– Очень похож на девочку. А здесь?

– Двенадцать.

Потом 16, 20, 30. «И все время с мамой», – заметила она про себя. «Матери не важно где, главное – поближе к детям, к сыну. Как она отпустила тебя одного в Россию?»

Ей вспомнилась выставка фотографий на одной из улиц в центре города. Фотографии были с видами Парижа и наложены фоном одна на другую. Одни были сделаны сто лет назад, другие сейчас. «Некоторые люди становятся фоном всей твоей жизни».

– У меня до сих пор нет ни одной твоей фотографии, – окликнул ее Пьер.

– Я не люблю свои фотографии… я там молодая.

– Ты всегда будешь молодой.

– Хватит искусственных цветов.

– А как же память?

– Разве память – это фотографии? Фотографии скорее памятки, чтобы не забыть. А сама память – музей пережитых впечатлений.

– Память не дает нам забыть друг друга ни на минуту.

– Памяти бывают разные, одни, как фотографии, лежат в альбоме, другие – тату на коже, навсегда.

– Твой образ стерся,

будто выключил кто-то свет.

Да,

есть фотографии,

и голос записан в памяти,

только прикосновений нет.

– Красивые стихи.

– Потому что женские.

Под фотографиями полки с книгами. Полки книг стоят в ряд, словно французские солдаты в разноцветных мундирах. Все говорят на французском; будто пленные среди них – учебник по английскому и томик русской поэзии, который я подарила когда-то Пьеру. Открыла и узнала свой почерк на первой странице:

«Я чувствую, что делаю что-то неправильно, но если я перестану делать так, я перестану чувствовать».

Закрыла и оставила в плену.

– Учишь? – дотронулась Катя до учебника по английскому.

– Нет. Надоело. Английский язык как секс: или ты им занимаешься или продолжаешь вздыхать на родном.

Впереди полков голенький амур, именно он командует сегодня этим полком. Катя взяла в руки «любовь», погладила по голове: «У всех амуров, атлантов, самсонов и ангелов химия на голове. Любовь – это химия, хоть мужчина, хоть шоколад», – блеснула в голове сумбурная цепочка мыслей. Нужно было срочно что-то съесть.

Пьер словно услышал Катю, обхватил сзади руками и прижался к ее теплу. «Завтракать будем?» – пробежало у нее в животе.

– У нас есть круассаны. Сейчас сделаю кофе, – ответил он ей.

– Что сегодня с погодой?

– Питер по всему небу.

– А где погода? – оставила я амура в покое.

– Вышла.

– Когда нет погоды, надо звонить тому, от кого она зависит.

– Думаешь, стоит его беспокоить по пустякам? – так и не понял, на что намекала Катя.