Где валяются поцелуи. Париж

– Париж как море. Если тебе нравится купаться, а тебе понравится, в атмосфере творчества и безделья. Стоит только заплыть подальше, и все, пропал, захочется творить, стать художником, музыкантом, писателем, лишь бы с видом на это море. Конечно, одних выбросит на берег, кто-то утонет, других спасут, и они будут завидовать тем, что утонули, они будут вспоминать как они тонули, они будут писать об этом книги, как шли ко дну, чтобы оттолкнуться от него и понять, что в том и заключается смысл жизни – достигать дна и отталкиваться, и чем больше тебе это удастся, тем больше жизней ты проживешь.

– Как далеко уплыли вы?

– Я вот учился на экономиста, а стал режиссером.

– Я обещал вам дать почитать сценарий фильма, вот он. Стив протянул Фортуне папку.

Фортуна открыла сценарий. Название ее насторожило: «Все проходит, особенно жизнь».

– Можно, я возьму домой?

– Конечно. Я тоже люблю смотреть фильмы дома.

– Что вы еще любите?

– Вы так спрашиваете, будто хотите мне завтра испечь гуся в яблоках. Я много чего еще люблю. Жизнь люблю сильно. Люби жизнь и принимай такой, какая есть, либо не люби и принимай красное, – рассмеялся Стив. Улыбка его держалась на раме из глубоких морщин. Когда он был серьезен, морщины его выглядели наброском улыбки. Но это не была насмешка, только эскиз хорошего расположения духа.

– Я вижу, вы мне не доверяете. Вы хоть кому-нибудь доверяете?

– Теперь только чудесам.

– И каким было последнее?

– Рыжим, лохматым, четвероногим, бездомным. Понимаете?

– Понимаю. Женщины сами не знают, чего котят.

– Вы прекрасно знаете, чего я хочу, – ответила я ему соответственно.

– Я знаю. Только вы не торопите события и не драматизируйте. Жизнь – прекрасная вещь. Не надо торопиться сколачивать ей футляр.

* * *

Снова пасмурно на улице и внутри. Снова съемки. Стены в палате серые, на них падает через окно тень города. Серый действительно умиротворял и провоцировал на спокойное общение. Цвет нашего города, будто тот пытался вникнуть в самую суть, чтобы как-то повлиять на обстоятельства. Как ни странно, мы даже смеялись. Стив вспоминал, как они с Лилей познакомились в Париже, на фестивале молодежного документального кино. Именно там, сидя в жюри, Стиви приметил Лилю, точнее – ее фильм «Лошадка». Раздавленная раненая лошадь лежала на асфальте. Красные внутренности не давали ей подняться. Пегая вскакивала, пытаясь встать на ноги всякий раз, когда видела проходящих рядом людей. Она хотела им понравиться и показывала, на что способна лошадь из цирка, она была дрессированной и нарядной. Прохожие смотрели на ее беспомощность удивленно, тыча пальцами и улыбаясь. Откуда ни возьмись вырос мальчик, подбежал и с разбегу пнул несчастную в голову, будто своим контрольным хотел ее добить. Лошадь вздрогнула, но промолчала, как настоящая актриса, сохраняя улыбку при плохих обстоятельствах, снова попыталась вскочить на ноги. Мальчик схватил ее под уздцы и потянул за собой. Затем того окликнула мать: «Федя, не трогай, она же старая». Мальчик снова стал маленьким и, взяв маму за руку, исчез так же быстро, как и появился. Потом рядом проехала машина. Поток воздуха поднял воздушную лошадь вверх. Пегий шарик зацепился за кусты и повис, лошадь долго еще благодарно кивала своему спасителю.

Именно там, ближе узнав юного режиссера, он предложил ей первый проект, который пришлось отложить из-за болезни Лили. Но желая исполнить ее мечту – сыграть в кино, у Стива родилась идея создать кино, которое они сейчас снимали.

– Я вижу, ты сегодня неважно себя чувствуешь. Может, перенесем съемки на завтра? – подошел к койке Лили шеф. Та, лежа в постели и подоткнув под спину подушку, смотрела на него:

– Нет, что ты. Я в порядке, – лицо ее улыбалось так грустно, что сразу же захотелось подарить ей апельсин.

– Есть что-нибудь от головы?

– Да. Море.

– Море?

– Да, предлагаю по окончании съемок всем вместе съездить на море.

– Давайте, – выкрикнула радостно Лиля. Я тоже засветилась, всей душой желая поверить в эту утопию.

* * *

– Много ли надо человеку для счастья в понедельник?

– Как минимум – выспаться, как максимум – не опоздать.

– Ты когда-нибудь опаздывал? – спросила риторически Ава у Планшета.

– Она опаздывала, я нет. Время вышло, еще час назад, и обратно не собиралось. Я понимал, что она уже не придет. Я стоял под деревом и смотрел то на веник хризантем в своих руках, будто меня с ним только что отправили «в баню», то на дерево, из которого захотелось сделать толстый карандаш, чтобы оставить ей записку: «Иди ты в баню сама».