Где валяются поцелуи. Париж

– Конечно, глупеем, только мне-то это зачем? Твоя жены, ты и разбирайся. Это от тебя драмой пахнет, – сказала я ему в сердцах. Вздохнул, повернулся, ушел. Обиделся. А может, сначала обиделся, а потом ушел. А может, пришел уже обиженный. Жена обидела, а он решил переложить эту обиду с ее плеч на мои. Теперь ему легче будет помириться. Ходят в книжный, как в церковь на исповедь, легче им становится потом, потому что с книгами работают святые, остальные просто не выдержат с таким количеством мыслей, слов, букв. Буквы, те же краски, каких ты добавишь в свой пейзаж, будешь ли ты писать большими красочными мазками импрессионизма или станешь прописывать каждую деталь в стиле классической живописи, а может, сделаешь легкий набросок, будто прикосновение к самому трогательному личному, чтобы не сделать больно кому-то, быть тактичным в саду чужой души, не только не наломать там дров, но даже ни яблока не сорвать, ни цветка.

* * *

– Что желаете? – подплыл к ним, огибая другие столики, официант, на нем был длинный, до пола, фартук, в котором, словно в каноэ, гарсон подгребал к клиентам.

– Номер, номер на двоих с выходом в космос, – ошарашила официанта Катя.

– Кофе? – улыбнулся Кате Жак.

– Да, пожалуй, бокальчик лучшего белого вина.

– Не будем мелочиться, – Жак заказал бутылку.

– Иногда приятно начать день с вина, – посмотрела игриво на Жака. Он обожал ее шампанское настроение. Оно на всех своих пузырьках поднимало его мужское начало и переливало за край. Жак снял номер в отеле на несколько часов.

«Как пошло, как неожиданно». Думала я, пока мы шли коридорами к своему номеру. Через час мы уже спали как убитые. Убитые одним на двоих желанием. Это желание выстрелило внутри меня. «Сначала он разбудил во мне женщину, потом пристрелил». Я до сих пор ощущаю эту теплую рану, которая заживет сама по себе и будет напоминать потом лишь тем, что секс – дело приятное.

* * *

– Только давай поклянемся впредь никого ни в чем не упрекать, как бы ни хотелось.

– Будь морем! Волнуйся только по существу.

Она стала для него морем. Он бродил вокруг да около по побережью. Море грелось на солнце. Волна занималась любовью с причалом, а шлюпки из ревности скрипели уключинами. От него несло сигаретами и моими мечтами. Оказалось, что этого достаточно, чтобы я чувствовала себя самодостаточной. Мы гуляли набережными и бульварами, мы перестали замечать достопримечательности Парижа, мы сами стали ими друг для друга. Жизнь стала похожа на эклер, я была начинкой.

«Чай, кофе,

Сигарета легкие закуски поцелуев.

Утренние эсэмэски и звонки.

Не надо ставить пьесу,

Если вы сыграть ее не в силах», – вспомнила она вслух чье-то стихотворение, когда сидела на балконе, думая, как рассказать обо всем Пьеру. Получила эсэмэску от Жака:

«Вот так встреча! Вот так номер!..... Вот так ночь!»

Думала, что ответить, глядя, как на улице шевелились листья, люди и машины. Она долго крутила в голове ночь, проведенную с Жаком в отеле, так и не рассвело. В итоге получилось только спросить:

«Почему мне так уютно в твоих объятиях?»

«Я выкинул старую мебель».

* * *

– Сегодня проснулась, со всех сторон среда, думала – бытия, пригляделась – окружающая. Так окружила, что еле успела на эфир.

– Неужели ты зарядку делаешь по утрам?

– По утрам я опаздываю. Это круче зарядки.

Утро. Как оно умеет достать своей спешкой. То ли дело просыпаться днём, торопиться уже некуда, можно спокойно сварить себе кофе, покормить кота, ответить на непринятые звонки… будильника. – включил философию Планшет.

– У тебя есть кот?

– Два.

– Тогда зачем тебе жена? Тебе есть кого гладить.

– А я вот никогда не опаздываю, – встрял в разговор Селфи.

– Никогда не опаздывает только тот, кого никто не ждет.

– Ну, конечно, я же раньше всех прихожу на работу.

– Тебе это необходимо, на тебя равняется вся страна, да что там страна, погода, и та зависит от тебя. Что у нас с погодой на сегодня?

– Дождь с градом.

– С градом?

– Да. В Москве на станции «Арбатской» обвалилась штукатурка, а из-под нее выглянул Сталин. Это, кстати, не шутка.

– Опять политики с утра наелся?