По вечерам выходим с ним к шоссе, и он восторженно описывает каждую машину. Например:
— Уу, какая зеленая!.. Большая!..
Цвет называет произвольно и упорно отстаивает свою версию.
Поправляю его.:
— Синяя была машинка, Сашенька!..
А в ответ:
— Нет, зеленая!..
И не переспоришь.
Вместо «нет» говорит «ни-да».
— Спать пора, Сашенька, да?
— Ни-да! — возражает он.
Появилось чувство юмора. Выдумал:
— Мамочка придет с работы ма-а-аленькая!..
И самому понравилось. Повторяет и хохочет…
Галка подарила ему игрушечный трактор, и Санька с ним не расстается. После завтрака сразу берет в руки и часами играет с ним. Как-то, едва Саня вылез из-за стола, Галка спросила:
— А что надо сказать?..
Санька подумал и догадался:
— Спасибо за трактор!.. (Он говорит: «за какий!»)
— А за кашу? — спросила Галка.
— За кашу не знаю! — сказал Санька.
Мы потом, дурачась, долго повторяли при случае это его высказывание…
Иногда в нем вдруг проявляется что-то взрослое. Как предупреждение о грядущем — о расставании с нами, о его отдельной жизни.
Шли с ним вдвоем по дороге в лесопарке. Никого не было — только мы и слабый шелест листвы. Саня вдруг остановился и сказал:
— Папа, я хочу один пойти! Далеко-далеко!..
— И без папы?
— Один.
— Ну иди!..
И он пошел вперед, слегка переваливаясь, такой знакомой своей походкой. И мне стало так жаль чего-то, так жаль, хоть плачь, сам не знаю почему.
Два раза он оглянулся, но я стоял неподвижно, эта неожиданная жалость меня сковала, и Санька, видя, что я не зову, уходил все дальше.
Метрах в пятидесяти от меня он вдруг испугался, повернул назад и побежал ко мне, самостоятельный мой утенок…
Вспомнилось, как смешно он перебирается через высокие пороги. Подойдет к порогу, заглянет за него и шлеп — руками на пол обопрется уже по ту сторону; потом, разворачиваясь, переносит правую ногу через порог, левую — и вот уже перебрался, выпрямился и победно на всех посмотрел…
Не всегда наши отношения хороши. Бывают, к сожалению, и черные минуты.
— Сашенька, дай папе автобус поиграть!.. — чего-то меня дернуло попросить.
Санька насупился, помрачнел. Я взял автобус, еще ничего не подозревая, и начал вертеть его колеса.
И тут сын выдохнул страстно:
— Не дам автобус! Это мой автобус!..
Он подошел ко мне, и желание забрать игрушку большими буквами было написано на лице.
Я ошарашенно затих, не ждал такой реакции, но тут же спохватился и снова стал вертеть колеса. И думал про себя, что же делать. Вот она, ситуация, где нужна педагогика, а у меня никакой педагогики — одна растерянность.
— Санька, ты жадный, что ли? — спросил беспомощно.
— Не дам автобус! — категорично повторил он.
И тут я здорово разозлился: на себя, на него, на жадность эту.
Схватил автобус, трактор и перенес в другой угол комнаты. Сделал вид, что играю с ними — возил по полу и на Саньку демонстративно не обращал внимания.
Он заревел, громко и с обильными слезами, и во взгляде было ожидание: давай, мол, успокаивай.
Я глядел на него молча, подавляя желание подбежать, схватить на руки, приголубить.
— Не будь жадиной! — сказал резко. — Учись делиться игрушками!..
Правильно ли я сделал, не знаю. Теперь, спустя время, думаю, что изначально поступил не так. Надо было, видимо, попросить у него разрешения перед тем, как хватать автобус…
И все-таки главное в нашей жизни — те проникновенные миги, о которых я уже говорил. Но как трудно их выстраивать в единую линию. Между ними неизбежны паузы. Такие записки, как мои, неизбежно должны быть фрагментарны, отрывочны. Потому что само бытие фрагментарно — не в своей биологической протяженности, а в длительности психологической, в осознании и чувствовании себя.
Вот бреюсь у окна, глядя в зеркало. Санька проснулся и сидит на кровати. Я ловлю в зеркале его лицо. Взгляды наши тут же, в зеркале, встречаются.
— Ой! — удивляется Санька. — Папа задом наперед!..
Вот вечером лежу рядом с ним на постели — усыпляю его. Некогда, дела ждут, да и книжку хочется почитать. Но Санька бдительно сторожит. Едва я приподниму голову, он тут же кладет ручонку мне на щеку и давит, опуская на подушку.
— Папа, спи, спи! — шепчет. — Мы хорошие ребятки!..
У него появилась потребность проявлять сочувствие, сопереживать.
Просит:
— Папа, поплачь!..
Я притворяюсь горько плачущим. А Санька серьезно так и заботливо уговаривает:
— Не плачь, папочка!..
Обнимает меня, целует, успокаивает изо всех сил…
Домашний анекдот.
— У тебя папа кто? — спросили у Саньки.
— Врач, — ответил малыш.
— А мама инженер?
— Нет, мама хорошая!.. — возразил Санька…
А теперь домашняя сказка.
Я укладывал сына спать: переодел в пижамку, прикрыл одеялом.
— Папа, а кто на потолке живет? — спросил Саша.
— На потолке? Соседи! — рассеянно ответил я.
— А на стене?
— За стеной, ты имеешь в виду? Тоже соседи!
— Смотри, как соседи шевелятся!..
Тогда только я понял, что он говорит про тени, падавшие на стены и потолок. Они двигались, вздрагивали, жили своей тайной жизнью…
— Папа, а кто в лампочке живет?
— Огонек…
— А кто такой Огонек?