Где ваш дом, дети?..

Тут мне надоедает педагогика, беру малыша на руки, целую его мокрые щеки и бормочу слова покаяния.

И он улыбается вроде бы даже с некоторым облегчением. Но глядит еще несколько секунд мимо меня.

Иногда у меня вспыхивает раздражение. Вдруг начинает казаться, что Санька мешает моей жизни, ограничивает свободу, что привязанность к сыну есть некая привязь, цепь, на которую я посажен. Такие всплески эгоизма, видимо, естественны для каждого человека, и для мужчин больше, чем для женщин. Надо отнестись к ним с должным юмором и не придавать большого значения.

Санька весь пока перепутанный и нелогичный. Чувства его недифференцированны, свиты в единый клубок. Потянешь ниточку «веселье» — и вдруг вытянешь «гнев». Потянешь ниточку «любопытство» — получишь «жадность». Он их не доводит до конца, свои чувства, не выражает полностью, как мы, взрослые. Он их обозначает и бросает на полдороге. Научить его чувствовать, видимо, немыслимо до тех пор, пока он не научится осознавать свои чувства, элементарно понимать, что ощущает…

Без малейшего усилия для себя, сам того не понимая, он наполняет нашу жизнь волшебством. Всего-то, казалось бы, неожиданно и чисто начал говорить «спасибо». Дашь ему какую-нибудь травинку, и вдруг он тебе «спаси-и-бо» в ответ и головой качает, и протяжность, певучесть «волшебного» слова в Санькиных устах делает это слово необычным, смешным и красивым. Вообще, как я заметил, он уже не впервые привносит элемент странности в нашу жизнь, а странность бытия и его многокрасочность — суть синонимы…

Нам он дарит радость, себе зачастую — шишки. Я и не ждал, что он, бродя возле своей сидячей коляски, сбоку от нее, попадет впросак. Но он вдруг — ни с того ни с сего — дернул коляску на себя — и коляска опрокинулась. Санька шлепнулся на землю и лежал под своим «индивидуальным транспортом», как под металлическим насекомым.

Я подбежал, схватил его, ревущего, в охапку, прижал к себе и носил, носил, баюкая, и шептал нежные успокоительные слова, а самому больно было от страха за него, за его нежность и неприспособленность к миру, который промахов не прощает.

Как он говорит «цветочек»? Я просто в эйфорию впадаю, когда слышу. Нараспев серебристым голосом выводит, вызванивает нежно:

— Чуто-очи!..

И веришь в эту секунду, что именно так, только так цветок и достоин называться…

Рядом с поэтичностью в нем уживается кокетство. Ходит вдоль серванта, приседая, пританцовывая, глядя на свое отражение в полированных дверцах. Пройдется вправо, влево, помашет рукой, погримасничает — и удовольствие на лице, даже блаженство.

Может быть, мы с Галкой принимаем за кокетство что-то другое? Может быть, так выражается его первая самооценка?..

Я делаю зарядку, а Санька уже, с утра пораньше, возле серванта любуется собой. Я приглашаю:

— Давай вместе! Повторяй за папой!

— Саша не хочет! — отнекивается сын.

Я подхожу и, осторожно надавливая на плечи, заставляю его присесть.

— Сели, посидели, — приговариваю, — а теперь вставать будем! Покажи папе, как Сашенька встанет!..

Он встает, покряхтывая, и смотрит на меня, ожидая одобрения. Хвалю его, и он приседает еще раз, и еще один. На этом первая совместная зарядка кончается. Про себя отмечаю, что без принуждения педагогика, видимо, не обходится, что элемент принуждения, видимо, обязателен при воспитании ребенка и нечего надеяться только на его собственную добрую волю. Одна лишь тут оговорка, но весьма существенная: можно ли наши действия, действия «среднестатистических» родителей, назвать педагогикой?..

Вот с музыкой, например. Педагогика ли это? Взял я как-то Саньку на руки и станцевал с ним. Ему так понравилось, что теперь дня не проходит без приказа:

— Танцевать!..

Подходит ко мне, берет за руку и тянет:

— Папа! Танцевать! Скорей!..

— А что надо делать, Сашенька? — притворяюсь я непонимающим.

— Открой тумбочку! — подсказывает Санька. — Возьми пластинку!..

Послушно, как автомат, выполняю программу, которую он задает. Кажется мне, что такая «непонятливость» развивает в нем самостоятельность, способность мыслить, строить план, прогноз действий…

Включив проигрыватель, двигаюсь в ритме танца, и Санька замирает на руках.

— Все? — поднимает голову, едва стихнет музыка.

— Сейчас еще будет! — говорю, и он, дождавшись первых звуков, снова кладет голову мне на плечо…

Слышал от одного своего приятеля, как он рассказывал:

— Понимаешь, я в сыне души не чаю, отдаю ему все свободное время, играю, развлекаю, гулять вожу, кормлю, мою, спать укладываю. В общем, стопроцентная нянька. Жена почти ни в чем не участвует, она учительница, загружена до предела чужими детьми. Сын ко мне привязан необычайно, нас водой не разольешь, оба живем своей дружбой…