Геббельс: Нацистский мастер иллюзий

В последний год Второй мировой войны участились нападения союзников на гражданские объекты в Германии, достигнув пика в результате бомбардировки города Дрездена 14 февраля 1945 года. В результате этой бомбардировки погибли десятки тысяч жителей, а город был почти полностью разрушен. С января по апрель 1945 года на гражданские и военные объекты в Германии было сброшено около 471 тысячи тонн бомб. На следующий день после бомбардировки Вюрцбурга, в ночь на 17 и 18 марта, Геббельс записал в своем дневнике: «Из Вюрцбурга пришло мрачное сообщение. Недавний террористический налет на город уничтожил все памятники культуры и 85 % жилья. Вюрцбург был городом, который до сих пор оставался неуязвимым для вражеских воздушных налетов. Таким образом, последний центр немецкой культуры превратился в пыль и пепел. Если когда-нибудь нам повезет, и эта война останется позади, нам придется начинать все с самого начала. От старого мира мало что останется».[247]

20 апреля 1945 года, в последний день рождения Гитлера, Берлин подвергся огненному удару. В течение последних месяцев граждане избитой Германии были вынуждены терпеть ужасы, но в бункере фюрера не было никаких реальных попыток заставить их прекратить. И это несмотря на то, что высшее руководство признавало мрачное настроение населения, как писал Мартин Борман своей жене 2 апреля 1945 года: «…Самое ужасное — это отчаяние, которое овладевает всеми — и гражданскими лицами, и солдатами — в связи с ощущением, что «сопротивляться больше бесполезно». Я неоднократно обращал внимание фюрера на разрушительное воздействие бесконечных воздушных налетов на моральный дух граждан и солдат». Даже Борман понимал, что Гитлер не изменит своей политики, и поэтому он писал далее: «Мы поклялись выполнять свои обязанности, как бы то ни было. Если нас, как древних нибелунгов, приговорят к уничтожению… мы пойдем на смерть гордо и с гордо поднятой головой!».[248]

Эти цитаты двух самых близких к Гитлеру людей свидетельствуют об атмосфере, царившей на вершине нацистского руководства в те роковые дни. Они осознавали тяжелую ситуацию, но не желали смириться с тем, что единственным исходом для Германии было поражение, и пытались найти смысл в этой катастрофе.

Это также было связано с результатами нацистской пропаганды, которая подчеркивала важность первой позиции немцев против поражения. Рудольф Хёсс, комендант Освенцима, писал в своих воспоминаниях, что к концу 1944 года было очевидно, что все потеряно, но Геббельс продолжал говорить о победе Германии. «Даже когда у меня росли тяжелые сомнения, — писал Хёсс, — я не должен был сомневаться в окончательной победе. Я должен был верить в это, хотя мой человеческий здравый смысл прямо говорил мне, что мы должны были проиграть именно так… Никто не осмеливался говорить об этом своим товарищам. Не потому, что боялись быть осужденными за пораженчество, а потому, что никто не хотел верить в то, что это правда. Этого не могло быть, чтобы наш мир был уничтожен». Именно поэтому его подчиненные в лагере смерти продолжали свою стремительную работу. Тех, кто отлынивал, говоря, что это ничего не изменит, наказывали.[249]

Человеком, совершенно слепым к суровой реальности, не замечающим ее, был сам Гитлер. Его зацикленность на достижении победы в войне и завершении своих расистских целей сделала фактор оставшегося времени войны очень значительным. Упрямый отказ видеть реальность был, по мнению Яна Кершоу, главным фактором затягивания войны до окончательного поражения Германии.[250] Пережив одно покушение, Гитлер постоянно опасался нового покушения и был уверен, что окружающие его люди — предатели и заговорщики. Давление времени, под которым он находился, затрудняло проведение политических и военных расчетов. Даже когда он знал, что стратегическое преимущество перешло к его врагам, он отклонял любые предложения о переговорах и оставался непреклонным в продолжении войны.[251] Он был настойчив до самого конца, о чем свидетельствовал Геббельс за несколько дней до окончательного поражения: «Фюрер неустанно увещевает генералов продолжать сопротивление и использовать любые средства, чтобы отправить на Западный фронт больше батальонов. Он звонит каждому генералу индивидуально, почти каждый день, и разъясняет им, что поставлено на карту, каковы их обязанности и обязательства». Геббельс считал, что одни только военные действия не будут эффективными и что нужно действовать для поднятия боевого духа и укрепления народа: «Я считаю, что было бы лучше, если бы фюрер обратился непосредственно к народу, поскольку именно в этом кроется самая основная форма сопротивления… ситуация такова, что только слово фюрера может снять эмоциональный кризис, который сейчас переживает народ».[252]

Пропаганда Геббельса подчеркивала, что в самый темный час нации граждане должны пойти на самые большие жертвы: «Германия должна жить — даже если мы должны умереть!».[253]