Гексаграмма: Колодец времени

Старатос вдруг моргнул, тихо ахнул и бросился вперёд. До него вдруг дошло, что растворение мальчика в этом пожирающем саму жизнь сиянии не мерещится, и это не естественный зрительный эффект, который скоро пройдёт – тот и впрямь исчезает, тает на глазах. Увы, Старатос не успел. Его пальцы сомкнулись на пустоте. Только холодком немного проняло руку от кисти до локтя.

– Так не должно было случиться! – нарушив гробовую тишину первой, поражённо воскликнула Ганиш.

От Ванни не осталось ничего. Ни крови, ни клочка одежды, ни упавшего волоска. Он так и не вскрикнул, не заплакал, не попытался вырваться и сбежать, даже не шевельнулся. Пропал тихо и мирно, как если бы так и полагалось.

***

В огромной овальной призме, висящей над столом, клубился тусклый серый туман. Ганиш всматривалась в его недра с жадностью высматривающего добычу коршуна. Если приглядеться, можно было понять, что туман движется не просто так – он полз навстречу, как если бы сквозь него медленно пробирались.

Ганиш редко опускалась до чувства ложной вины. Именно ложной – она тщательно приготовила обряд и точно знала, что выполнила всё верно. И никто не мешал ей извне, она бы почувствовала даже самое аккуратное вторжение. Следовательно, ритуал сработал как надо. Выявил суть Ванни, и оказалось в ней что-то такое, что и вынудило его раствориться в воздухе. Такое происходило с магическими и алхимическими иллюзиями, но не с живыми созданиями – никак, ритуал развеивал только фальшивые образы, совершенно не влияя на плоть.

Ганиш не могла стерпеть такую пощёчину, и отныне была почти уверена, что распознала настоящего автора трагедии в том посёлке. Она помнила этот стиль, и её мороз по коже продрал от мысли, что придётся вскрыть собственный застарелый шрам на самолюбии, а заодно всколыхнулась ненависть. Когда тебя предаёт кто-то, кого ты ценила дороже, чем родную сестру, когда вы разошлись, взаимно нажелав друг другу всякого, и при этом сила осталась не на твоей стороне – разум никогда не избавится от такой саднящей занозы, он будет прокручивать болезненные моменты снова и снова. Ганиш не хотела смотреть на ту девочку, которой была в те годы – плачущей в подушку, отчаянно завидующей, не понимающей, за что та, без кого она не мыслила жизни, использует любой случай, чтобы подчеркнуть за её счёт своё превосходство. И ведь правда была блестящей, во всех начинаниях передовой, тут лишь восхищаться и остаётся. Лгут или не разбираются в теме все, кто заявляет, будто талантливые и успешные так себя не ведут. Здесь выдающийся алхимический дар сочетался с предельным высокомерием.

Ганиш вошла в правящий стержень Анклава, стала наставницей, доказала всем, на что способна, но та девочка, мучительно переживающая выходки самой близкой подруги, в ней пробудилась настолько легко, словно только и ожидала своего часа. Травма не исцелилась, безобразный шрам на душе и разуме Ганиш распахнулся.

– Ты звала меня? – усмехнулось, проступая из тумана, знакомое лицо.

О, это мастерство парой обыкновенных слов как пощёчину влепить. Ганиш помнила. Её тело поневоле вздрогнуло.

– Что ты натворила? – с нажимом спросила она.

– Всего-то прибрала своё, не о чем шум поднимать, – с откровенной скукой отозвалась её злейшая напасть.

– Что ты имеешь в виду? – не остановилась Ганиш.

– А ты так и не смекнула? Не можешь отличить, человек перед тобой или нет? Я ожидала, что без меня ты опустишься и растеряешь даже те крупицы навыков, что у тебя были… но не предполагала, до какой степени ты стала неумехой. Вы все выеденного яйца там не стоите, если для вас не было очевидно, кто он такой и как создан.

– Но зачем? – недоумевала Ганиш. – Это же высшая алхимия. Ради чего такие траты энергии и ресурсов?

– Траты для вас, – поправила неизвестная. – Для меня – крохи. Я хотела выиграть себе немного времени, и вовсе не предполагала, что это обернётся в мою пользу так идеально.

– Насколько ты жестокая и беспринципная сволочь? – холодно процедила Ганиш. У неё аж желваки заходили от гнева.

– Ха. Я всего лишь рациональна. Хочешь честно, детка? Ты стала бы равной мне, достань у тебя дерзости протянуть руку и схватить, что причитается по праву особенного рождения. Простонародье нам в подмётки не годится, и меня всегда раздражало и оскорбляло, что ты не замечаешь этого и разговариваешь с ними так, будто они нам чета… Ну, да теперь уже поздно тебе навёрстывать упущенное, ты безнадёжно отстала.

– Превратиться в такую же дрянь, как ты? – не поверила своим ушам Ганиш.

– Нет, подняться до верховного существа. Творить и изменять мир, подобно богам. Нырнуть в глубины нашего тайного искусства и принять ту истину, что оно бездонно. Я попробовала, и мне удалось. А ты осталась внизу, пресмыкаться вместе со всяким отребьем. Как же мне стыдно за тебя, ты бы знала…

– А мне – за тебя! – рявкнула Ганиш.

– Это твои проблемы. Знаешь, я, пожалуй, приду и заберу Анклав себе, нет терпения моего смотреть, как неудачники превращают его в посмешище и балаган. А потом я, может быть, даже коронуюсь. Ваш король такая же пустышка, как вы.