Гелий-3

И всё. С того момента, как он вышел из лифта, прошло самое большее три секунды. Его упаковали, бросили в багажник, и он даже пикнуть не успел.

В фильмах похищенные герои стараются запомнить, где они ехали, считают повороты, прислушиваются к характерным звукам, а потом знают, куда их увезли. Норберт корчился от боли, раздиравшей внутренности, врезавшейся в обе голени и превращавшей в кашу лицо. Главным для него были не повороты, а попытки вдохнуть сквозь липнущий ко рту шершавый мешок, быстро распухающая челюсть и стекающие с надбровной дуги, словно с горящей свечи, густые капли.

Слегка придя в себя, он лишь сообразил, что находится в каком-то грузовом пространстве, то ли в багажнике, то ли в чем-то покрупнее, и его то и дело швыряет в разные стороны, что со связанными сзади руками заканчивалось болезненным ударом о борт машины, пол или какую-то металлическую рухлядь. Он не сумел бы даже определить, едут ли они вперед или назад, и как долго это продолжается.

Машина сворачивала, дергалась, прибавляла газу, тормозила, ее подбрасывало на выбоинах, и каждый раз Норберт сражался за жизнь.

До самого конца поездки ему так и не удалось полностью пробудиться, начать действовать или взять себя в руки. Он оставался перепуганным, загнанным зверем, грудой безусловных рефлексов, замкнутых в мешке дерьма и студня, — до такой степени, что почти ничего не запомнил.

Зап. 8

Пол был покрыт серым промышленным кафелем и толстым потрескавшимся стеклом. Столь же серые стены бетонного ангара с узкими окнами из стеклоблоков усеивали разноцветные голограффити. Надписи на польском, арабском, йоруба, албанском и китайском сливались в неразборчивую мешанину, словно стены покрывал разноцветный неоновый лишай.

Оранжевый комбинезон на него надевать не стали, но это нисколько не радовало. Ему предстояла вовсе не ритуальная казнь во имя Халифата.

Ему предстоял допрос.

Его раздели догола, ибо такова практика — голый человек сразу же чувствует себя беззащитным и униженным, ожидая самого худшего. Мало кто скандалит и сопротивляется, когда он гол и связан.

Содрав с него одежду, его пристегнули к тяжелому металлическому креслу с порванной обивкой, из которой вылезала губка. Этот предмет мебели не просто вызывал ассоциации с неким медицинским оборудованием — когда-то это действительно было зубоврачебное кресло.

Вот так просто.

Естественно, он дергался, верещал и пинался при виде помещения, кресла, шумящего пневматического генератора, промышленного прожектора на стойке, положенной на штабеля поддонов ламинатовой крышки, граффити на стенах и пластиковых чемоданов. И прежде всего — при виде архаичных металлических инструментов, разложенных рядами на импровизированном столе.

Кто бы сомневался.

На него обрушился очередной сокрушительный и точный удар под дых, прямо в солнечное сплетение, а затем его прижгли тазером и пристегнули к креслу. И все.

У одного из них были дреды, у другого — большие белые зубы и узор из племенных шрамов на щеках, третий выглядел как подросток с мягкой короткой бородкой и в футболке.

Гудел генератор, порывы ветра вбрасывали сквозь дыры в стеклоблоках мелкую водяную пыль, кружившую в снопах света из сдвоенных прожекторов.

Спинка кресла поднялась в вертикальное положение, треща древними храповиками. Норберт дрожал так, как никогда еще в жизни. Мышцы судорожно дергались, не хватало дыхания, и он давился спазмами, словно только что пробежал марафон.

И тем не менее все это время ему казалось, что происходящее не может быть не чем иным, кроме как кошмаром. Он вспоминал все те сновидения, когда он нисколько не сомневался, что все это происходит на самом деле, а потом его вдруг выбрасывало во тьму реальности, словно пробку из-под воды, и он оказывался в промокшей от пота постели, с отчаянно бьющимся сердцем.

Все это время он пытался проснуться.

Похитители приходили и уходили, совершая непонятные действия, и создавалось впечатление, будто они готовят студию к записи.

Кто-то поправил прожектор. Другой открыл несколько выстланных губкой пластиковых чемоданов и извлек из них свернутые кабели с разъемами-крокодилами, миниатюрную дрель на аккумуляторах, в самый раз для работ по моделированию, несколько пластиковых бутылок с какой-то жидкостью и древний шприц — большой, наверняка ветеринарный, заканчивавшийся ржавой иглой.

Двое нигерийцев внесли жестяную емкость с ручками, со скрежетом волоча ее по полу. Пришел еще один, таща внушительного размера пластиковые канистры. Надев толстые резиновые перчатки до локтей и защитные очки, он начал осторожно наполнять емкость чем-то дымящимся и издающим кислый резкий запах хлора и сильнодействующего чистящего средства.

Кажется, именно тогда Норберт начал кричать, звать на помощь и пытаться порвать связывавшие его путы. Он метался во все стороны, но стоматологическое кресло было столь тяжелым, что даже не пошатнулось и не дрогнуло.

Никто не пытался его успокоить.