Гелия

Я сдвинула шапку со лба. Жар-мысль. Что за жар-мысль? Может это моя феникс? Феникс! Как я могла про неё забыть. Пусть это не жар-птица, но птица огненная. Может согреть. Но как её вызвать? После материализации она осталась вольной, не привязанной ко мне: когда хотела, появлялась, когда хотела, исчезала. Так, надо сосредоточиться. Я закрыла глаза и представила себя в тот самый момент, когда мы были с моим ведением один на один: его пылающее лицо, глаза – тёмные провалы бездны; я даже ощутила жар.

– Феникс! – позвала я тихо, вложив в это слово все остатки моего затухающего тепла.

Тихо. Так тихо, что слышно было, как поскрипывают толстые ветки деревьев. Я открыла глаза. Прямо передо мной парила Феникс, и такая радость наполнила мою грудь, что тепло её растеклось по всему телу, согревая. Слёзы покатились из глаз. Феникс взмахнула крыльями, и я почувствовала прилив сил.

– Феникс, милая, иди ко мне, – я протянула ладонь. Феникс села на неё. Птица была совсем небольшая, сантиметров пятнадцать, но такое тепло исходило от неё, не жар, а именно тепло, которое как большая радость или счастье, согревала, не только душу, но и тело. Мне стало жарко. Сердце сильными ударами разгоняло кровь, изгоняя злых мелких зверьков. Я села и расстегнула куртку Ирмана.

– Феникс, милая, иди, согрей его, пожалуйста. Ему очень плохо! – и сунула птицу за пазуху Ирмана.

Я услышала, как она ухнула, то ли возмущаясь, то ли соглашаясь. Так впервые я услышала голос своей птицы. Я не стала разбираться, согласна она или нет. Сейчас главное согреть Ирмана. Я сжала кулаки, чтобы Феникс не исчезла. А она, повозившись на его груди, затихла. Не задохнулась? Я осторожно оттянула от шеи воротник, хотела заглянуть, как там она, но не получилось.

– Ладно, я немного куртку расстегну, а то я боюсь, ты там задохнёшься. Только, пожалуйста, не улетай!

Я чуть-чуть расстегнула куртку: феникс свернулась клубочком, положила голову на грудь Ирмана и спала. Я дотронулась до неё, она была почти горячая. Птица открыла глаза, недовольно посмотрела на меня и снова закрыла.

– Ну, спите. Спите, – прошептала я.

Прошло несколько минут, и лицо Имрана чуть порозовело. Он спал и улыбался.

«Спят, – с облегчением подумала я. – Дрыхнут себе, а мне значит надо думать, как выбираться отсюда. Ну, Ирман, я тебе это припомню! Как выбраться? Как выбраться? Уже глубокая ночь. С фениксом можно попробовать дождаться спасателей. И, скорее всего, дождёмся. Но как мы посмотрим им в глаза? Так бездарно вляпались. Это должно быть от того, что не сделали полный тест параметров. Выгонят его после этого, вот точно, выгонят. И меня заодно. Я вообще одной ногой уже на улице, на испытательном сроке. Ориэри так и сказал, что ещё один прокол, и выгонит».

Мне стало так обидно, что я разозлилась.

«А и пусть. Посмотрела бы я на него на моём месте. Я все делаю по обстоятельствам. Как надо. А там…».

Рука коснулась пластмассовой коробочки. Я вытащила её из кармана. Повертела.

«У меня есть ещё это. Большая белая кнопка. Вряд ли я погибну, если нажму».

Я ещё ни разу не слышала, чтобы существовали приборы с самоликвидацией. Добровольно уйти из жизни считалось самым низким, трусливым поступком, это как добровольно отказаться от предназначенного тебе опыта, прервать самосовершенствование, цепь личного духовного восхождения, перечеркнуть себя, как человека, навсегда, и не только для этой жизни. А что потом? Страшно даже подумать. Нет. Коробочка нужна для чего-то другого. Для какого-то дела.

«Всё хватит гадать. Это последний шанс выбраться отсюда, и я им воспользуюсь», – я решительно нажала на белую кнопку.

В груди сжалось от страха. Тихо. Ничего даже не шевельнулось. Ни одного звука. «Бесполезно? Бесполезно! Бесполезная коробка! Не может быть». Я остервенело принялась жать и жать на белую кнопку.

– Работай! Работай! Работай! – шептала я ожесточённо.

– Ну, хватит уже лупить-то, – вдруг услышала я и вздрогнула. – Голова ща лопнет! Вот и лупит! И лупит! Ты что, больная?

– Кто здесь? – просипела я, от неожиданности у меня пропал голос.

– Хто, Хто, дед Пихто!

– Какой дед? – пролепетала я.

– Тьфу ты, – кто-то с досады плюнул.

Ветки ели раздвинулись, и я увидела длинный нос с большой бородавкой на его конце. Вслед за носом показалось лицо пожилой женщины в платке, концы которого торчали надо лбом. Она быстро оглядела меня.

– Сидишь?

– Сижу.

– Ну и сиди, – сказала она и вдруг разозлилась. – А чего звала-то? Ночь полночь. Неймётся ей. Стащила бабку с тёплой печи. Стой вот теперь тут, в лесу, простужайся!

Она повернулась ко мне спиной, и я испугалась, что она сейчас уйдёт.

– Стойте! Нам помощь нужна! Вот. Раненый!

– А мне то что?

– Как что? У нас договор! – наобум ляпнула я.

– Договор, договор, – закряхтела она, поворачиваясь ко мне, – какой такой договор, чтобы бабушек среди ночи по тайге гонять? Ась?

– Помогите, пожалуйста, мы неудачно телепортировались. И вот Ирман без сознания. Мне одной не справится, да и не знаю я в какую сторону идти. А вы тут всё знаете. Помогите нам, пожалуйста!

Бабка пожевала синими узкими губами, глянула на Ирмана.