Ген. Очень личная история

Теперь вообразим древнее племя с двумя сотнями женщин, каждая из которых приносит одного ребенка. Если это девочка, женщина неизбежно передает свои митохондрии следующему поколению, а через дочь своей дочери – через поколение. Но если у женщины есть только сын, а дочерей нет, ее митохондриальная родословная заходит в генетический тупик и обрывается (эмбрион не получает митохондрии от сперматозоида, поэтому ее сын не передаст митохондриальный геном своим детям). За время эволюции племени десяткам тысяч таких митохондриальных линий не посчастливится, и они оборвутся. И вот в чем соль: если популяция – основатель вида была достаточно невелика и если прошло достаточно много времени, то количество материнских линий будет сокращаться и сокращаться, пока их не останется всего несколько. Если половина из 200 женщин племени родит только сыновей, 100 митохондриальных линий разобьется о стену мужского наследования, исчезнув через поколение. Вторая половина линий сохранится до следующего поколения, где часть из них вновь оборвется на детях мужского пола, и так далее. Через несколько поколений митохондриальная родословная каждого потомка племени независимо от пола сведется всего к нескольким предковым женщинам.

Для современных людей число таких линий достигло единицы: каждый из нас может проследить свою митохондриальную родословную до одной и той же женщины, жившей в Африке около 200 тысяч лет назад. Это общая мать нашего вида. Мы не знаем, как она выглядела, но известно, что ее ближайшие современные родственницы – бушменки из Ботсваны и Намибии.

Я нахожу феномен такой матери-основательницы бесконечно завораживающим. В генетике человека она известна под красивым именем – митохондриальная Ева.

В 1994 году, будучи аспирантом, интересующимся генетическими истоками иммунной системы, я путешествовал по Великой рифтовой долине из Кении в Зимбабве, направляясь через бассейн реки Замбези к равнинам Южной Африки. Это было эволюционное путешествие человека наоборот. Конечной точкой маршрута значилось почти равноудаленное от Намибии и Ботсваны засушливое южноафриканское плато, где когда-то жила часть племен сан. Это было место лунной пустоты – сухой и плоский, словно столешница, массив земли, обезглавленный какой-то мстительной геофизической силой, нависал над окрестными равнинами. К тому моменту череда краж и потерь свела количество моего имущества почти к нулю: у меня были четыре пары боксеров, которые я нередко сдваивал и носил как шорты, коробка протеиновых батончиков и бутылочки воды. «Нагими мы приходим», – сказано в Библии. Примерно таким пришел и я.

Немного воображения, и мы восстановим историю человечества, приняв это открытое всем ветрам плато за отправную точку. Отсчет начинается около 200 тысячелетий назад, когда популяция ранних современных людей заселила эту территорию или подобное место неподалеку (эволюционные генетики Бренна Хенн, Маркус Фельдман и Сара Тишкофф указывают на более западную точку начала миграции людей, рядом с побережьем Намибии). Мы абсолютно ничего не знаем о культуре и обычаях этого древнего племени. Те люди не оставили никаких артефактов – ни инструментов, ни рисунков, ни пещерных жилищ – за исключением самого глубокого из возможных следов: их генов, накрепко вшитых в наши собственные.

Популяция, скорее всего, была небольшой, даже крошечной по современным меркам – не более 6–10 тысяч человек. По самым же смелым оценкам, их могло быть всего сотен семь – примерно столько людей может населять один городской квартал или деревню. Митохондриальная Ева должна была жить среди них и иметь как минимум одну дочь и по крайней мере одну внучку. Мы не знаем, когда и почему эти люди перестали скрещиваться с другими гоминидами, но нам известно, что они начали ограничиваться связями почти исключительно друг с другом примерно 200 тысяч лет назад. («Сексуальные отношения начались[923] в тысяча девятьсот шестьдесят третьем», – написал поэт Филип Ларкин. Он промахнулся примерно на 200 тысяч лет.) Возможно, эти люди оказались изолированными из-за климатических изменений или географических преград. Быть может, они просто начали влюбляться.

Отсюда они отправились на запад, как это часто делают молодые люди, а затем повернули на север[924]. Они карабкались по ущелью рифтовой долины либо нырнули под сень влажного тропического леса в районе бассейна реки Конго, где сейчас обитают мбути и банту.