Ген. Очень личная история

Но фатальный изъян «Колоколообразной кривой» кроется в чем-то гораздо более простом, в исчезающе неприметном факте, которому посвящен[950] единственный абзац, затерянный в недрах 800-страничной книги. Если мы возьмем афроамериканцев и белых с одинаковым уровнем IQ, скажем 105, и оценим их успехи в субтестах на разные формы интеллекта, то темнокожие дети с большей вероятностью преуспеют в одном наборе тестов (например, на кратковременную память и припоминание), а светлокожие – в другом (скажем, на зрительно-пространственный интеллект и переключение восприятия). Другими словами, содержание IQ-теста оказывает глубокое влияние на успешность его прохождения разными расовыми группами с их разными генетическими вариациями: меняя долю тех или иных компонентов одного и того же теста, вы изменяете и показатель интеллекта.

Главное подтверждение такого искажения получено в почти забытом исследовании 1976 года[951], проведенном Сандрой Скарр и Ричардом Вейнбергом. Скарр изучала трансрасовых приемных детей – темнокожих, усыновленных белыми родителями, – и обнаружила, что их IQ в среднем составляет 106, что сопоставимо с результатами белых детей. После анализа тщательно организованных контрольных измерений Скарр заключила, что у таких детей рос не «интеллект», а эффективность выполнения субтестов на его отдельные составляющие.

Мы не можем просто отмахнуться от этой находки на основании того, что современные IQ-тесты предсказывают эффективность деятельности в реальном мире, а значит, должно быть, построены корректно. Ну разумеется, они ее предсказывают, ведь концепция IQ – это самосбывающееся пророчество с мощным механизмом самоусиления: тест измеряет качество, которому приписали великую значимость и ценность и которое работает исключительно на укрепление своих позиций. Этот логический круг замкнут и неприступен – при том, что в действительности конструкция теста довольно случайна. Вы не превратите понятие «интеллект» в полную бессмыслицу, сдвигая баланс внутри теста – скажем, от зрительно-пространственного восприятия к припоминанию, – но вам удастся изменить уровень «черно-белых» расхождений в баллах. Вот в чем разгадка. Коварство идеи фактора g в том, что он притворяется биологическим качеством, измеримым и наследственным, хотя на самом деле определяется в основном культурными предпочтениями. Проще говоря, это самая опасная на свете вещь – мем, маскирующийся под ген.

Если история медицинской генетики и научила нас чему-нибудь, так это остерегаться подобной путаницы между биологией и культурой. Люди, как мы теперь знаем, по генетическим меркам в основном схожи – но при этом у нас достаточное количество вариаций, чтобы производить впечатление истинного разнообразия. Или, пожалуй, точнее будет сказать, что мы культурно или биологически склонны гипертрофировать различия, даже если они незначительны в общей картине генома. Тесты, которые заведомо созданы для проверки разницы в способностях, скорее всего, ее обнаружат – и, вполне возможно, граница будет проходить как раз по межрасовым линиям. Но называть результаты подобных тестов «интеллектом», особенно когда они крайне чувствительны к конфигурации теста, значит наносить оскорбление самому качеству, которое намеревались измерить.

Гены не могут подсказать нам, как упорядочить или постичь человеческое разнообразие; на это способны среда, культура, география и история. Самую распространенную генетическую вариацию мы называем нормальной – словом, которое подразумевает не только статистическое, но и качественное, и даже моральное превосходство (словарь Мерриэма – Уэбстера приводит не менее восьми определений, включая «возникающий естественным образом» и «ментально и физически здоровый»). Если же вариация редка, ее нарекают мутантной – словом, обозначающим не только статистическую нетипичность, но и качественную неполноценность или даже моральную омерзительность.