Ген. Очень личная история

И все же этот треугольник ограничений – высокопенетрантные мутации, чрезмерные страдания и оправданные вмешательства без принуждения – выступал полезным путеводителем по приемлемым формам генетических мероприятий. Нарушения этих границ, конечно, тоже случались. Возьмем для примера серию крайне провокационных[1148] исследований, в которых единственную генетическую вариацию использовали для принятия общественно значимых решений. В конце 1990-х участок генома под названием ₅HTTLPR связали с реакцией на психологический стресс. Этот участок регулирует активность гена[1149], который кодирует молекулу, модулирующую передачу сигналов между определенными нейронами мозга. ₅HTTLPR встречается у людей в двух аллельных вариантах – коротком и длинном. Примерно 40 % популяции несет первый из них, ₅HTTLPR/короткий, который производит значительно меньше белка. Для короткого варианта неоднократно устанавливали[1150] связь с повышенными тревожностью и травматизмом, депрессией, алкоголизмом и рискованным поведением. Это была не сильная, но многоплановая связь: короткий аллель ассоциировался с повышенным суицидальным риском у немецких алкоголиков, с вероятностью депрессии у американских студентов колледжей и высоким уровнем ПТСР у участников боевых действий.

В 2010-м команда ученых запустила исследовательский проект под названием «Крепкие афроамериканские семьи»[1151], или SAAF, в бедном сельском регионе штата Джорджия. В этой поразительно унылой местности процветают преступность, алкоголизм, насилие, психические расстройства и наркомания. Ландшафт здесь испещрен заброшенными дощатыми домишками с выбитыми окнами, пустующие парковки усеяны иглами от шприцов, обстановка самая что ни на есть криминогенная. Половина взрослого населения не окончила старшую школу, и практически в половине семей нет отца.

В исследовательский проект привлекли 600 афроамериканских семей с детьми[1152] раннего подросткового возраста. Семьи случайным образом разбили на две группы. В первой детям и их родителям предоставили семь недель интенсивного образования, консультирования, эмоциональной поддержки и структурированных социальных мер, направленных на предотвращение алкоголизма, кутежей, насильственного и импульсивного поведения, употребления наркотиков. В контрольной группе вмешательство в жизнь семей было минимальным. Параллельно ученые секвенировали участок ₅HTTLPR у детей из обеих групп.

Первый результат этих рандомизированных испытаний можно было предсказать на основании предшествующих работ: в контрольной группе у детей с короткими, «высокорисковыми», вариантами вдвое чаще, чем у подростков в среднем, наблюдали рискованные формы поведения, включая пьянство, прием наркотиков и беспорядочные половые связи. Это подтверждало выводы предыдущих работ о повышенных рисках у представителей такой генетической подгруппы. Второй результат оказался менее ожидаемым: эти же дети чаще отвечали на социальные вмешательства. В экспериментальной группе дети с аллелем высокого риска сильнее и стремительнее «нормализовывались», то есть как раз самые проблемные субъекты лучше всех реагировали на принятые меры. В параллельном исследовании осиротевшие младенцы с короткими вариантами ₅HTTLRP исходно были более импульсивными и беспокойными в общении, чем дети с длинными вариантами, однако они же чаще выигрывали от попадания в благоприятную среду приемных семей.

Оба случая указывают на то, что короткий вариант кодирует этакий гиперактивный «датчик стресса» в структуре психологической восприимчивости, но в то же время и датчик, охотнее реагирующий на вмешательства, направленные на эту восприимчивость. Самые хрупкие формы психики скорее искалечатся травматичной средой – но их же будет легче восстановить целенаправленными мерами. Кажется, будто у психической устойчивости, или упругости, есть генетическое ядро: некоторые люди рождаются стойкими (и менее отзывчивыми на воздействия), в то время как другие рождаются чувствительными (и более склонными реагировать на изменения среды).