— Мне жаль, напарник
. — едва заметным туманом, воспарившим над телом, промолвил дух. — У этого существа нет сознания. Множество темных печатей, из которых и состояла её личность, связаны между собой так, что, если повредишь одну, уничтожишь все.— То есть, очисти мы её от проклятия — она умрет? — непонимающе спросил я.
— Она и не рождалась. Её забрали раньше, чем был проведен последний ритуал. Я чувствую брешь в её теле, дыру в сознании. Недостающий кусок, позволивший бы той подзаряжаться подобно тому, как вы, люди, заряжаете свои игрушки. Она точно такое же устройство, напитывающееся проклятием своего властителя, коего и решилась. Брак…
— разговорившаяся тень со своими зловещими прогнозами не радовала.— Что с ней будет?
— Умрет. В ней осталось слишком мало темной энергии. Лучшим решением было полностью поглотить её душу, оставив гнить в земле искусственно созданное тело.
— А помимо убийства есть ещё какие варианты? — Добивать беззащитного мне точно не хотелось, хотя лисиц за моей спиной подобное ни чуточку не смутила, одна из них даже шикнула подруге нечто типа: «Я же говорила».
— Передать проклятие, то есть, меня. — Сказав то, чего я никак не ожидал услышать, тень, отсутствующими на своем лица глазами, уставилась на меня.
— Если такое возможно, то почему бы и нет? Люди говорят, если проклятие и дальше будет развиваться во мне, я умру, но теперь, сумей ты покинуть моё тело, вполне возможно…
— Если я покину твое тело, ты умрешь мгновенно.
— с ноткой чувственного недовольства в голосе, проговорил темный. — Напарник, почему ты так боишься меня? — Он и раньше был странным, но теперь… Он что, учится проявлять эмоции?— Скорее, опасаюсь, друг мой. — сев рядом с девушкой, что каждой чертой лица и своими карими глазами напомнила мне Мей Цай, личного гомункула Укуна, проговорил я. — Рано или поздно твоя сила убьет меня, а мы, живые, знаешь ли, не сильно-то и любим умирать.
Дух молча буравил меня взглядом, когда я, с жалостью повиснув над бедной девчонкой, думал, как же нам той помочь.
Сейчас на вид ей было лет тринадцать. Не знавшая радости, печали, бытовых прекрас и их же сложностей, она была обречена умереть, так и не познав значения слова «Жизнь». Оболочка, лишившаяся души. Сосуд, лишенный права зваться человеком. Чужая, как для знающих, так и для людей, вечная рабыня — вот всё, что видели в ней окружающие, прислугу.
— Глупый человек.
— недовольно выругалась тень. — Твоё сострадание погубит тебя раньше, чем это сделают наша сила. — встав за спинами хвостатой стражи, озлобленный призрак, стуча зубами, прошипел: — Ночь будет долгая, вели принести вина, лучшего, а также чтобы нам с тобой не мешали.— Вино, оно для гомункула? Может, попросить помощи и напоить её чем-то другим? — Слова напарника вернули мне надежду, всё же каждая жизнь стоила того, чтобы за неё бороться, и теперь, когда у того есть какой-то план, в успехе которого я почему-то не смел и усомниться, в то, что всё будет хорошо, верилось на все сто и один процент.
— Идиот, оно для тебя. Тебе будет больно, Миша, очень и очень больно.
— впервые обратившись ко мне по имени, проговорил призрак. Пугать удумал? Ха, пуганные.— Ещё что-нибудь нужно?
— Женщин целительниц, столько, сколько найдут. Также вода, много полотенец, сухих, и стража, её нужно больше.
— Думаешь, гомункул после того, как очнется, попытается напасть?