Ген подчинения

Я наконец сообразила, что нахожусь в глубочайших городских трущобах, в самых застенках преступной организации, которая до этого посмела организовать нападение на полицию и ни за что ни про что убила троих человек. Конечно, шеф знает, где я — но я ведь не знала, что стало с шефом! Насколько сильно ударил его этот человек в ботинках? Цел ли он?

Увы, у котов куда более хрупкие животы, чем у людей: у них нет там мышечного каркаса. Умело направленный пинок под ребра может кота даже убить. И с этой грязной шерстью никто не поймет, что Василий Васильевич генмод (или никто не поймет, что он генмод из уважаемых; ведь бывают и нищие, из тех, что промышляют грабежом и разбоем), не окажет ему помощь!

Кроме того, ведь в моей кошелке, во внутреннем кармане, остались деньги, шефу положить их некуда. Как он доберется домой, если ему не то что за извозчика, за трамвай заплатить нечем?

Или, может быть, эти воры не забрали кошелку, а оставили ее валяться на улице? Как же, держи карман шире!

Но тут я поняла, что беспокоиться о шефе сейчас не время — лучше побеспокоиться о себе. Потому что как раз в этот момент дверь в лабораторию заскрипела, отворяясь.

Человека, который вскоре вошел в поле моего зрения, я не знала. У него было красивое, породистое лицо с благородными чертами, седые усы двумя клинышками, чуть волнистые седеющие волосы, уложенные на косой пробор, и очень цепкий, навылет, взгляд, под которым мне сразу же захотелось слиться воедино с железной подставкой.

Он был одет в белый лабораторный халат, из-под которого виднелась жилетка хорошего костюма с золотой цепочкой от часов. Вот только рубашка под этой жилеткой была красной — вульгарный вкус, как говорит шеф.

— Хм, хм! — проговорил он, глядя на меня. — Молодая, здоровая… Говорите, сама забрела к нам?

— Так точно-с, Илья Ильич-с, — подобострастно ответили ему откуда-то сбоку. Тон совершенно не походил на бандитский, но по голосу я узнала все того же типа, который стоял позади меня и назвал упитанной. В отличае от типа в щегольских сапогах, его я так и не видела. — А потом уж так ругалась, так ругалась, когда мы ее крутили!

Ругалась? Не помню, чтобы я ругалась. Кричала — это да. А впрочем, не поручусь, могло быть всякое.

— Раздеть бы ее да проверить… — раздумчиво проговорил Илья Ильич — чем-то это сочетание имени и фамилии показалось мне знакомым, но точно вспомнить, где я его слышала, мне не удалось.

Зачем это они собрались меня раздевать?!

— Не рекомендую-с! Кусается. Вы ее хлороформчиком сперва…

— Рекомендация не лишена смысла, — негодяй потер подбородок. — Но, к сожалению, у меня мало опыта усыпления хлороформом. Могу нечаянно усыпить ее на более долгий срок, чем требуется. Время дорого. Скоро стемнеет, а истинное полнолуние как раз сегодня.

При чем здесь еще полнолуние?! Сектанты какие-то, хотят принести меня в жертву? Может быть, для этого и раздеть хотят — проверить, девственница ли?

На какой-то момент я испытала почти облегчение: чокнутых сектантов, наверное, можно обвести вокруг пальца. Например, притворюсь, что сама рада-радешенька стать жертвой, или притворюсь, что я совсем тупая дурочка, они ослабят контроль, и тогда…

— Надо подождать доктора Златовскую, — решил Илья Ильич. — Она в этом разбирается лучше меня. Когда она обещала быть?

— Да вот, ждем-с Милену Норбертовну с минуты на минуту…

Это уж было совсем знакомо — правильно, Милена Златовская, одна из пары ученых, которые разводили генмодифицированные овощи, а потом придумали незаконно выращивать поддельный кофе на основе сосен! Пастухов попытался их арестовать, а они сбежали.

Значит, недалеко сбежали: спутались с этим Ильей Ильичем…

Но тут уж во мне все похолодело: если речь шла о Златовских, значит, они задумали какие-то генетические эксперименты, и, скорее всего, на людях! Растений им уже недостаточно! А я, выходит, для них подопытная. Они схватили меня, думая, что я нищенка с улицы, которую некому искать.

Но при чем тут все-таки полнолуние?

Между тем усатый Илья Ильич подтвердил первую часть моей догадки:

— Вы уверены все же, что она была одна? И ее никто не хватится?

— Да уж уверен! Явная нищенка, да к тому же воровка. При ней сумка была, с хорошим пальто и приличной суммой денег, не новая, но господская. У старушки, должно быть, какой украла.

У старушки! Нормальное пальто!

— Дурак ты, Гришка! Раз воровка, так могут хватиться свои, если вечером в общак не принесет.

— Гришка-то, может, и дурак, Илья Ильич, да вы наших уличных законов не знаете. Не принесет — и не принесет, скатертью дорога, такие, как она, пачками пропадают, и цена им пятачок за пучок, еще и на сдачу останется.

Ну все, с надеждой на то, что Василий Васильевич сумеет достать из кошелки деньги, можно окончательно распрощаться. Вместе с тем я с каждым словом ощущала, как мое положение становится все тяжелее и тяжелее. Кроме того, то, что они разговаривали при мне так спокойно, показывало, что они уж точно собираются меня прикончить.

Должно быть, Илья Ильич увидел ужас в моих глазах, потому что сказал покровительственным и слегка пренебрежительным тоном: