Ген Рафаила

Весточка оказалась неожиданной. Точнее, Красавцев устал ее ждать, а потому на какое-то время забыл, замотался. Так бывает, когда бесконечно лечишь хроническую болезнь, а потом просто машешь на нее рукой. Привыкаешь жить в боли, сквозь боль, несмотря на боль.

Часа в два ночи Анатоль проснулся от звука разбитого окна. Вышел на кухню. Ветер выл и зловеще полоскал занавески. На полу лежало что-то, обернутое белой бумагой.

Генерал нагнулся, держась за поясницу, и взял в руки тяжелый сверток. К половинке кирпича канцелярской резинкой, что фиксируют пачки денег, был прикреплен тетрадный листок в клетку. На нем синей шариковой ручкой было несколько цифр и одно слово: «14.11–10.00. Камни».

Красавцев все понял, 14 ноября уже наступило. Он скомкал послание, бросил в корзину и отправился на веранду за куском фанеры, чтобы закрыть разбитое окно. В проеме двери стояла Батутовна в сорочке и мятых тапках.

– Ерунда, – сказал Анатоль, – кто-то из алкашей кинул в окно кирпич. Завтра позову местного стекольщика. Идите спать, мама.

Пелагея сделала шаг назад, пропустила Красавцева в коридор и вынула мятый тетрадный лист из мусорного ведра. Прочитала, выкинула обратно и вернулась в свою комнату.

Анатоль часа полтора еще возился на кухне – убирал осколки, прилаживал к раненому окну фанерный лист. Затем, тяжело дыша, лег на диван. Сна не было. И как ни странно, из соседней комнаты не слышалось храпа тещи.

В полной тишине генерал понял, что был последним дураком. Перед смертью не перевел свои счета на Олеську и сына, не оформил на них дом, не разобрал бумаги, не распродал коллекцию – кому она теперь нужна? А так – около миллиона рублей в семейном кошельке, в том числе и на его похороны. И еще – не помирился с женой, не сказал напутственных слов Андрюше.

Внезапно перед глазами появилась мама – вероятно, он задремал, – она гладила его по голове, улыбалась и беззвучными губами произносила:

– Толя. Толечка. Милый.

– Мама, ты за мной? – спросил генерал.

Элеонора Васильевна, молодая, в элегантной шляпке с вуалью, отрицательно покачала головой. Тонкая сетка оставляла прозрачную тень на ее лице.

– Как мне его победить? Дай совет!

– Подумай о нем. Кто он? Чем живет? Какой была его мать? О чем он размышляет сейчас, в эту минуту…

Анатоль вскочил на кровати, смахивая сон. А правда, кто такой Раф Баилов? Об его отце Красавцев имел очень четкое представление. Но мать? Кто его мать? Какая баба могла быть женой Икара Ахметовича, следака, кайфующего от предсмертной агонии других. От крови, выбитых зубов, сломанных ребер. От судорог, до которых он сам с величайшим удовольствием доводил подозреваемых. Не пытаясь понять, виновны они или нет.

И потом, судя по годам, она зачала и родила сына, когда Баилов уже сидел за решеткой. Была ли она его супругой? Или он надругался над какой-нибудь девкой в статусе «авторитета», когда сами надсмотрщики приводили в камеру женщин из соседних поселений… Мотала ли она срок, как сам Икар?

Часть 4

Глава 33 Мама

Она была. Анна Бархатова. Чистокровная арабская кобылица. С тончайшими лодыжками и запястьями, с блестящими вороными волосами в высоком пучке. Внешний край ее глаз был гораздо выше внутреннего, отчего взгляд казался лесным, зверино-копытным, оленьи-ланьим с веерами-ресницами, не пропускающими солнца. Как дорогому породистому скакуну, судьба предопределила ей быть увешанной богатой амуницией с рубинами, жемчугами, страусиными перьями. И – непременно взнузданной крепкой сбруей и объезженной самым резвым и настырным седоком.

Таким оказался следователь ГБ Икар Баилов. Он увидел Аню Бархатову на Казанском вокзале – со студентами Горного института она уезжала в экспедицию за Урал. Свободная, хохочущая, окруженная прыщавыми парнями. Среди всех девчонок – миловидных, разномастных – она была золотым самородком в тонне песка.

Икар подошел, представился, показал документы. Придумал на ходу, что разыскивает преступника, расспрашивал, не видели кого-то похожего. Компания напряглась, перестала смеяться, от магнетического прищура Баилова всем стало неуютно. Но Аня, казалось, не чувствовала угрозы. Она отшучивалась, отворачивалась, не пыталась угодить Икару ответом, чем заводила его еще больше.

– Оставьте имена и телефоны для следствия, – приказал Баилов.

Телефоны оказались только у двоих. Высокого парня с ежиком на голове и (о, счастье!) у Бархатовой.

– Где вы живете? – спросил он студентку.

– На Большой Калужской [20], рядом с институтом, – ответила она. – А вы?

Все засмеялись. Аня явно игнорировала важность гэбиста и даже с ним заигрывала.

– Кремлевская набережная, дом один.

– Ого! Шутите? Может, позовете в гости? – Аня флиртовала.

– Позову. Если испечете мне пироги.

– Я не умею. У нас для этого есть домработница, – Бархатова опустила опахала ресниц.

– Да-да, она у нас дочка академика, – ввернул тот, что с ежиком.

– Ну значит, придется вас научить. – Икар прошелся своим взглядом-рентгеном с головы до ног девушки, отметил бриджи с манжетами, интимно обнимавшими ее икры, и остался крайне доволен.