Ген Рафаила

Анатоль смотрел на это растерянно, то и дело спрашивая Олеську, чем помочь. Как будто жена с детства ухаживала за больными, а он только сошел с облака. Олеська огрызалась, бесилась от его беспомощности.

Последним ударом стал звонок Андрюши.

– Пап, я записался контрактником. На дерматит не посмотрели. Сказали, воевать за Родину ни один лишай не помешает. Завтра сборы, три месяца обучения, а потом на передовую [22].

– Ты ни с кем не посоветовался… – Земля медленно уплывала из-под ног Красавцева.

– Посоветовался. С дедом Ваней. Во сне. Он сказал: «Иди, внук. С именем моим в сердце иди. Я тебя прикрою». Помнишь, как в девяностом псалме: «…не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень… Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя, но к тебе не приблизятся…»

– На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею, – тихо продолжил генерал, глотая слезы, – на аспида и василиска наступишь, попирать будешь льва и дракона [23]…

– Да, пап. Дед Иван пришлет своих ангелов, и они будут охранять меня. Только, пожалуйста, маме скажи сам. Я не выдержу ее слез. Домой уже не вернусь. Вещи собрал вчера. Бабушку целуй. Она поймет меня.

Как нашкодивший ребенок, Анатоль подошел к Олеське в тот момент, когда она кормила с ложки Батутовну.

Без прелюдий брякнул:

– Андрюша – солдат. Обратной дороги нет.

Жена, осунувшаяся, согбенная, пролила последнюю ложку борща на грудь матери, разбила о стену тарелку и кинулась с кулаками на Красавцева. Она била его в грудь, словно разминалась в тренажерном зале, метала стрелы сухими, воспаленными глазами, хрипела раненым горлом:

– Ты виноват, виноват, виноват!

– Олесюшка, это его путь. Он знал о нем с самого рождения, просто мы были слепы, – утешал муж.

– Это слова, пустые слова, прикрывающие твое бессилье! – сипела Олеська. – Ты благословил его на смерть! Скажи же что-нибудь ему, мама! – дернулась она к Пелагее.

Батутовна, маленькая, скукоженная, сморщенная девочка, беспомощно хлопала глазами. В короткой сорочке, в памперсах, в шерстяных носках она была детенышем, несмышленым зверем. Куда девалась командирша, вырастившая десять братьев и сестер, заставившая ходить строем бурятский интернат, убившая мужа, метнувшая нож во врага семьи? В каком из миров жил и теперь ее разум, ее воля, ее сила?..

– Я это… поеду на Остров. – Анатоль схватил жену за оба запястья, пытаясь остановить бессловесную истерику. – Продам дом, заберу собаку-кошку, Фарьку выпущу в лес. Я не смогу больше там жить.

– Езжай, – сухо ответила Олеська. – Пока я не разорвала тебя на части.

* * *

За окном начался редкий дождь, иглы его наспех сшивали небо с Волгой крупными блестящими стежками. Сквозь эту штопку показалась пристань Острова Рафаила. Унылым серым зданием с синей крышей. Она приближалась неспешно, раскачиваясь в такт волнам.

Генерал зажмурился, представил, как входит в пустой дом, раздутый тишиной, как ОДИН кормит животных, ОДИН садится за стол, ОДИН выпивает стопку…

«Застрелюсь, – принял решение Красавцев, – продам дом и пущу пулю в висок».

– Буф-буф! – разрядом из «макарова» прогремел голос рыжего чау-чау. – Буф-буф-буф! – Пес вскочил, уперся передними лапами в окно, отчаянно завилял пушистым бубликом, закинутым на спину.

Анатоль рукавом зеленой куртки протер глаза. Потряс головой и снова уставился сквозь стекло. На пристани, увеличиваясь секунду за секундой по мере приближения, маячила тощая человеческая фигура. У ноги, признав вожака, как лакированная фигурка, сидела лиса. Возле нее – презревшая суету, мудрая, всепрощающая кошка. Навстречу «Омику» кидалась безхвостая черная собака с серебряными ушами.

Красавцев, спотыкаясь от речной качки, вылетел на палубу.

– Дружище… – прошептал беззвучно. – Ты вернулся…

Набрякшая от человеческой боли мутная река как-то в мгновение разложила все по полочкам. А точнее – по берегам. На одном из них – крохотная песчинка Батутовна держала за рваную робу смерть, не давая ей увязаться вслед за старым корабликом. На другом – пробуждалась жизнь. Худенькая, робкая, стеснительная, с прозрачной кожей в мурашках. И тут же – порочная, пылающая, извергающая семя, рождающая гигантскую лаву в своем чреве. В лаве кипело грядущее – научные открытия, дерзкие мечты, прощания и прощения, невскрытые письма, нераскопанные клады, нерожденные дети, щенки, птенцы, нераскрытые бутоны, непробившие наст подснежники, незапущенные воздушные змеи…

– Вернулся…

Человек на причале поднес ко лбу ладонь, прикрываясь от ливня. Но, узнав вдруг медвежий абрис генерала, отчаянно замахал рукой.

Анатоль по-брежневски поднял ладонь и заплакал навзрыд.

«Омик», как старый союзник, дал длинный гудок, заглушив рыдания. Дождь – боевой товарищ – усердно маскировал на лице горячие слезы.

До костей промокшая четверка – Хуан, Хосе, Фаричка и Шалава – переломанная судьбой, проштампованная единым геном – ждала на берегу своего Спасителя. Веруя в него, как в обязательное условие жизни – без сомнения, без оглядки, без страха, без упрека…

Октябрь 2023. Катя Качур.