Ген свободы (СИ)

Я кивнула, мстительно подумав, что этот приказ выполню с удовольствием — даже без всякой попытки изнасилования!

— Не бойтесь, доктор, — сказал Лейфссон. — Я умею чтить договоренности. Она вернется к вам живой и целой. Ну, может быть, немного ослабевшей, — он ухмыльнулся. — Кстати, как насчет новых накладок, которые вы нам обещали?

— Извольте, — Златовский полез в карман своего сюртука и достал две железные коробочки, которые протянул Лейфссону. — Шедевр дурновкусия, как по мне, но функциональные требования выполнены.

— То есть ими можно кусать? — жадно спросил Стас.

Златовский посмотрел на него с отвращением.

— Только не переусердствуйте, молодой человек, — сказал он. — И помните, что на человеческом теле очень много артерий, повредив которые, вы приведете к быстрому кровеистечению. И сухожилий, повредить которые тоже довольно легко. Поэтому ни шею, ни запястья использовать не рекомендую.

Лейфссон открыл коробочку и достал оттуда предмет, в котором я с удивлением узнала вставную челюсть.

— Мы будем осторожны, — пообещал он.

После чего вставил челюсть в рот. В вечернем свете, косо падающем в полузакрытое портьерой окно, блеснули выступающие верхние клыки.

Глава 13 Во всем виноваты вампиры — 8

Когда тебе страшно, не так уж трудно делать вид, что ты бездушная машина. Гораздо сложнее притворяться, когда тебя так и разбирает смех.

А меня действительно тянуло захохотать: уж больно потешно выглядел Гуннар Лейфссон, гримасничая и умещая во рту очевидно неудобную вставную челюсть со слишком выпирающими зубами!

У Стаса дела обстояли еще хуже: очевидно, Златовский, не будучи дантистом, плохо подогнал его комплект по размеру, и зубы так и норовили выпасть, когда он открывал рот. Не говоря уже о том, что он отчаянно шепелявил.

— Просто говори поменьше, — наконец велел ему Гуннар.

— Какое поменьше! — возмутился Стас. — Обычно тебя всегда я объявляю на сеансах!

— Ну, поручишь Светлане. Она уже набралась опыта.

Стас хмуро надулся: видимо, ему не нравилось, что его обычную почетную обязанность кому-то перепоручают.

Все это выглядело комично донельзя.

Вот что бывает, когда на темные мифы проливают солнечный свет. Сомневаюсь, что настоящие вампиры из юландских сказок когда-либо вызывали у жертвы потаенные приступы хохота.

Но, когда Златовский удалился, а Лейфссон велел мне идти за ним, комического эффекта хватило ненадолго: я сразу же вспомнила, в какую передрягу попала.

По обстановке я поняла, что мы и в самом деле находимся внутри богатого особняка, очень может быть, что и в самом деле в границах Опалового конца. Даже дома у Полины Воеводиной я не видела, чтобы коридор был обтянут шелковыми обоями! Впрочем, ведь и дом-то у Воеводиных не самый большой: прежний мэр славился своей честностью, и состояние нажил не на государственной службе, а удачным браком…

Из этого роскошного коридора мы попали в прихожую, тоже роскошную, украшенную двумя огромными напольными вазами с ветками кораллов. Входная дверь была приоткрыта, из нее приманчиво виднелся двор особняка, залитый оранжеватым вечерним солнцем. Самое время, чтобы рвануться и бежать… Если бы не субъект, дежуривший у дверей.

Наверное, это был тот самый тип, что тащил меня на себе — нечасто увидишь таких огромных мужчин!

Он развернулся к нам, скользнул равнодушным взглядом — и внезапно я узнала это молодое, ничего не выражающее лицо с прозрачно-голубыми глазами.

Да это же тот самый тип, с которым я дралась в кофейном сосняке Златовских! Похоже, прошлое не собиралось меня отпускать.

Нет, поняла я, мимо него просто так не просочишься. В прошлый раз мне удалось убежать только чудом. Нельзя рассчитывать, что чудо повторится второй раз.

Еще меня вдруг от макушки до пяток пронзило жалостью.

Теперь я знала, что и сама генмод; более того, теперь я знала, каково находиться под воздействием булавки. Этот молодой мужчина, должно быть, мой ровесник — может, парой лет старше или моложе, если нас создавали в одной лаборатории и примерно в одно время; пожалуй, его можно назвать моим братом с гораздо большим правом, чем рыжего пушистого Ваську! Если я правильно поняла обмолвку Златовского, меня конструировали из расчета шпионажа и разведки, поэтому я ловкая, быстрая, с отличными зрением, слухом и памятью. А у этого все вложили в телесную мощь.

Но мне повезло; каким-то образом еще в раннем детстве я умудрилась из лаборатории сбежать. Или, может быть, меня бросили, не смогли взять с собой, когда сбегали сами. А его взяли. И он с детства живет со Златовскими, которые используют его для своих махинаций; может быть, он никогда даже и не выходил из-под воздействия булавки. Умеет ли он хотя бы говорить? Или с него достаточно только выполнять их приказы?

Осознает ли он себя вообще, хотя бы краешком разума? Мой опыт пребывания под булавкой говорил — нет, не осознает. И от этого понимания мне сделалось так страшно и тоскливо, хоть волком вой.