Гендальев

– Ой, да всё это лохотрон, сектанты какие-то, – отрезала Лиза. – Я с тобой хочу на кладбище. Расскажешь заодно что-нибудь о своих родителях.

В глубине души он был рад, что она вызвалась поехать с ним. Уж очень он не любил все эти кладбища. Что-то необъяснимое подталкивало его съездить туда именно сейчас. Он не был там уже очень долго. Не помнил даже точно, сколько. И почему-то его не отпускало навязчивое чувство: что больше он уже на могилы родителей не придёт.

Они ехали по просёлочной дороге, обгоняя старые автобусы. По радио транслировали выступление Лошо, в озвученном переводе:

«Часто для того, чтобы человек совершил в своей жизни решительные действия, необходим сильный внешний толчок. Экзистенциальное событие. Люди зависят от привычного существования и в своих попытках что-то изменить ограничиваются лишь тем, что периодически сетуют на несправедливость и рассуждают о том, что бы они сделали «если бы»… но всё меняется, когда у человека отнимают выбор. Вы не сможете вернуться на привычную работу, которая вам надоела, если на вашу работу вдруг упадёт метеорит, или вашего директора посадят в тюрьму, а предприятие ликвидируют. Человек не сможет продолжать пьянствовать, если врач ему скажет, что следующая рюмка водки – смерть. Он быстро бросит курить, как только начнёт кашлять кровью и терять от этого кашля сознание.

Люди хотят чего-то, но не могут заставить себя действовать именно из-за этого иллюзорного выбора. Выбора, которого на самом деле нет. Ведь рано или поздно всех ждёт одинаковый конец и ты, да лично ты, имеешь лишь ограниченное, сильно ограниченное время на то, чтобы ЖИТЬ…»

– Извини, мне надоел уже этот сектант, – сказала Лиза и переключила радиостанцию.

«Мало половин, мало-мало половин» – донеслось из колонок без всякого выражения, и Лиза стала подпевать.

– Она что, рвотой захлёбывается? – проворчал Гендальев.

– Вообще-то, это звезда «Чердака-2», – обиделась Лиза.

– Понятно, – сказал Гендальев и выключил радио. – Приехали.

Они остановились возле решётчатых ворот. Из будки рядом вышел сторож и, лениво отогнав лающих собак, подошёл к машине:

– Если хотите проехать на территорию в автомобиле, надо заплатить.

– Спасибо, мы пешком, – сказал Гендальев.

Они вошли на территорию кладбища и углубились в дебри памятников.

У входа здесь были прямо-таки мини мавзолеи один другого круче. Мраморные плиты, миниатюрные часовенки, мемориальная стена на одного человека и даже несколько бюстов в человеческий рост. Это были VIP-места для выдающихся жуликов, приближённых к высокому криминалу, чиновников, генералов-оборотней и прочих лиц, положивших свои жизни на процветание «воровского блага».

По мере углубления в территорию, могилы становились скромнее, и чем дольше приходилось идти через репейники, тем дешевле здесь были места.

Проплутав с четверть часа, Гендальев наконец нашёл могилу родителей.

– Вот, – сказал он, остановившись перед ржавой оградкой, за которой стоял перекошенный, запачканный птичьим помётом памятник.

Внутри оградки всё густо заросло сорняком.

– Дааа. Любили вы своих родителей, – констатировала Лиза. – И я кажется, только сейчас поняла, что ты мне ничего о них не рассказывал.

Он не ответил. Да и что было на это сказать? В их семье не было принято поддерживать религиозные традиции. Что вообще было принято в их семье? Что такое эта, «их семья»? Когда родители погибли, ему и десяти не исполнилось, а Оксана никогда не думала о том, чтобы приходить сюда убираться и, склонив голову в скорбной позе, рассказывать этой земле и этим атрибутам старого как мир бизнеса о своих проблемах и нужде.

Чтобы вспоминать родителей, ей не нужно было ходить на какое-то там кладбище. И тем более это не было нужно Гендальеву в его разнузданной и избалованной юности.

Так и вышло, что были они здесь с сестрой за всё время, от силы раз пять. И всё это было ещё до его службы в армии.