Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология

Мария
помнишь русла мертвых рек?
мне снилось
что я помню эти реки
я так давно один что это уже век
и – хорошо
и нечего о веке

и все-таки

я – был
и белый свет
поил глаза мои на день восьмой творенья
о разве клинопись – на каолине птичий след
предполагает
зоб и оперенье?

о разве

лишь симметрией пленясь
печаль и память в изголовье встаньте
печаль и память
что сцепили если вязь
стиха Мария! и в небелом варианте.

VII

Посмотришь из глазниц:
ни тьмы и ни печали
спокоен вид зари – заря восходит ведь

я выпускал бы птиц

когда б они летали
и есть куда лететь

смотри на вавилон

со стен Иерусалима
колокола гудят язычники поют

посмертный небосклон

заря проносит мимо
в долину где встают

смотри на вавилон

на мирные жилища
на башню для какой гранились валуны

се – мир твой и полон

но око с неба ищет
покор твоей спины

водитель колесниц

иль давят кварц сандалии
или каменотес – но выше рост стропил!

я выпускал бы птиц

когда б они летали
я б сокола купил
а в мире так светло
так радостна долина:
раб восстает с мечом и ветеран с кайлом

смотри на вавилон

со стен Иерусалима
смотри на вавилон!

«Вавилон», малая поэма в семи частях – один из любимых текстов автора, часто читавшего поэму на литературных вечерах. Прямой предшественницей «Вавилона» является «Диаспора», первый текст Генделева, опубликованный в Израиле[76], длинная и довольно сумбурная «оратория для двух голосов и хора», изобилующая мотивами медных идолов и мифологических быков, Египта, Исхода и т. п.

На первый взгляд, «Вавилон» – поэма программная. В полном соответствии с концепцией «израильской литературы на русском языке», поэма реализует классическую бинарную оппозицию и служит осью этой оппозиции, полюсами которой выступают Иерусалим и Вавилон (или, согласно авторскому написанию со строчной буквы – вавилон).

Такая конструкция характерна для многих поэтических текстов Генделева, которые нередко являют собой метафизические дискурсы на темы культурных, исторических, религиозных и, наконец, универсальных оппозиций, как то живое | мертвое, свет | тьма и т. д. Уместно привести замечание М. Вайскопфа, числящего «постоянный взаимообмен и отождествление бинарных оппозиций, включая самые фундаментальные из них – смерть и жизнь, плоть и дух, верх и низ» среди «главенствующих констант» поэтики Генделева[77]. Можно также заметить, что поэтическое становление Генделева было тесно связано с общероссийской культурной ситуацией 1960–1970-х гг., когда структуралистские и семиотические штудии тартуской школы находились на пике влияния; в стихах он так и остался убежденным структуралистом.

В «Вавилоне» в качестве членов оппозиции задействованы столь же фундаментальные константы еврейской истории: Иерусалим как святой город, еврейский духовный и государственный центр, и Вавилон как символ иудейского изгнанничества и диаспоры, языческое капище, империя, эквивалент России[78]. В простодушном «сионистском» прочтении поэт предстает репатриантом, который оглядывается на оставленную им Россию «со стен Иерусалима». Поэма, соответственно, разворачивает ряд субоппозиций Иерусалим – Израиль – государство – еврейское – иудейское | Вавилон – Россия – империя – русское – языческое – иными словами, тот самый ряд, что в обрамлении цветистого антуража тем, пейзажей, двойников, масок, культурных и исторических реалий проходит сквозь весь массив сочинений Генделева. К нему подстегиваются и далее обыгрываются распространенные в данном контексте оппозиции: Иерусалим – духовное – небесное | Вавилон – телесное – земное и Иерусалим | Рим (мир). По таким же принципам в более поздних «теологических» текстах строятся ряды оппозиций, использующие понятия Бог, Аллах, Катастрофа, Израиль, еврейский народ, Генделев, русская поэзия и т. п.