Генерал де Голль

Но он следит за событиями и неизменно появляется у радиоприемника, когда передаются последние известия. Его высказывания о политическом мире Парижа становятся все более резкими: «Кавардак… Паяцы… Они безнадежны… Марионетки… Весь режим гниет». Богатого лексикона генерала не хватает для выражения его чувств, и он прибегает к любопытному словотворчеству: «политиканы… политихамы… политикарлики…»

Но, как говорят, француз, хорошо знающий историю своей страны, не станет отчаиваться даже в горестные дни. А де Голль не только хорошо знал историю; он умел ее делать и обладал терпением и выдержкой. В декабре 1956 года де Голль согласился посетить военную школу Сен-Сир, где учился почти полвека назад. Старого «сираpa» пригласили возглавить торжественную церемонию передачи знамен от выпускников новому набору. Еще не оправившийся от болезни, 66-летний генерал мрачно наблюдает за парадным маршем курсантов школы. Когда-то и он стоял с винтовкой на плече в строю сен-сирцев и с гордостью носил точно такой же мундир. Но как изменилось все с тех пор! Знаменитая военная школа оказалась теперь в другом месте. Ее старинное здание под Парижем, в Сен-Сир-эколь, разрушено в 1944 году бомбами английской авиации, оставившей после себя руины. Теперь Сен-Сир находится далеко от столицы, в военном лагере Коткедан, в Бретани.

Изменилось, и отнюдь не к лучшему, положение самой французской армии. После освобождения Франции она непрерывно ведет грязные войны в Индокитае, затем в Алжире. Недавно ей пришлось испытать позор суэцкой авантюры. И всегда она терпит поражения. Ежегодного выпуска офицеров из Сен-Сира и других военных училищ не хватает, чтобы восполнить бесславные потери. Часть французской армии находится в Европе. Но здесь она подчинена Атлантическому союзу. Незадолго до выступления де Голля в Сен-Сире стало известно, что с начала 1957 года силами НАТО в Центральной Европе, в состав которых входили и французские войска, будет командовать бывший гитлеровский генерал Шпейдель! С тех далеких времен, когда молодой Шарль де Голль, вдохновленный военной романтикой де Виньи, Пеги, Барреса, мечтал о будущей великой славе французской армии, произошло очень много такого, что показалось бы ему тогда чудовищно нелепым кошмаром. Теперь это стало действительностью.

Но генерал скрепя сердце все же пытается вдохновить молодежь гордым сознанием принадлежности к кадровому офицерству, сознанием, которое он испытывал, когда был сен-сирцем и которое сохранил вопреки всему. «Вы выбрали военное ремесло, — говорит он в своей речи. — Оно потребует отказа от свободы, от денег, оно связано с тяжелыми испытаниями, с часами горечи, с годами тоски. Но в обмен за это оно дает вам высокое сознание зрелости, радостное чувство служения великому делу, высокую гордость, надежду на свершение великих дел и неизменно самую прекрасную мечту о славе, осененной знаменами».

По традиции и долгу старого военного он и должен говорить здесь примерно такие вещи. Но де Голль не собирается ограничиваться этим и, презирая все каноны, резко напоминает о «маразме», который переживает франция. Он обрушивается на «систему», угрожающую самому существованию французской армии, которую, как он заявляет, «хотят утопить в атлантической и европейской интеграции». «Вы начинаете военную карьеру в мрачных обстоятельствах», — говорит он. Однако свою речь де Голль заканчивает выражением оптимистической веры в судьбу Франции: «Сен-сирцы, я говорю вам, что никогда не терял веры в будущее Франции». Вновь звучит мотив надежды, уверенности, который неизменно отличает его редкие тогда публичные выступления.

Но и на этот раз генерал ничего не сказал об Алжире, о том, что особенно волновало всех и что в первую очередь хотели от него услышать. В начале 1957 года стало совершенно ясно, что алжирская драма приближается к своему последнему акту. Бесконечное продолжение войны не устраивало никого. Но каким должен быть конец? Где и как искать выход из тупика? В ответ на эти вопросы можно было услышать множество разноречивых ответов, в которых отражались самые неожиданные и противоречивые стремления, интересы и иллюзии. С некоторой долей условности их можно разделить на три главных направления.

Крайняя колонизаторская тенденция ярче всего выражалась верхушкой европейского меньшинства в Алжире и находила поддержку в мелкобуржуазном населении метрополии. Представители этой тенденции упорно твердили, что «Алжир — это Франция», что необходимо путем самых крайних усилий подавить восстание, а затем осуществить «интеграцию» Алжира с Францией. План «интеграции» был противоречив и явно фантастичен.

Другое направление, на сторону которого склонялись постепенно все более широкие круги общественного мнения метрополии, отражало желание какого-либо компромисса, способного удовлетворить всех, начиная от сражавшихся за освобождение алжирцев до крайне правых колонизаторов.