Генерал де Голль

Генерал явно не возражал против того, чтобы различные, подчас просто враждебные друг другу политические течения связывали с ним свои надежды. Неопределенность, скрытность, тайна, окружавшие подлинные намерения генерала, служили для него важнейшим тактическим средством подготовки возвращения к власти. И он с ледяной выдержкой проводил такую тактику, превращавшую его в объект всеобщих смутных надежд. В самом деле, если однажды, во времена «18 июня», де Голль совершил чудо, то почему он не может совершить его еще раз? Во всяком случае, лучше уж расхлебывать кашу под руководством самого де Голля, чем каких-то Ги Молле, Буржес-Монури, Гайяров, возглавлявших по очереди правительства, не пользовавшиеся никаким доверием общественности. К таким мыслям склонялось все больше французов, измученных алжирской войной.

Собственно, даже активные сторонники возвращения де Голля к власти, старые, преданные ему голлисты, не имели ясного представления о планах своего шефа в алжирском вопросе. У них, как и у всех других политических партий, кроме коммунистов, не было никакой единой линии в решении алжирской проблемы.

Наиболее заметную тогда среди голлистов группу возглавлял Жак Сустель, который связывал с приходом к власти генерала надежду на сохранение «французского Алжира» и его интеграцию. В 1955 году, будучи алжирским генерал-губернатором, Сустель близко сошелся с влиятельными лидерами «ультра». Некогда он пользовался полным доверием де Голля. Однако его отношение к Сустелю стало довольно холодным из-за политиканства бывшего этнографа в конце существования РИФ. Тем не менее Сустель связывал с де Голлем все свои политические замыслы.

Другая группа голлистов, которую представлял молодой и энергичный политик из Бордо Жак Шабан-Дельмас, видела свою главную задачу в передаче власти де Голлю. Алжирскую войну они рассматривали в качестве подходящего повода для ликвидации Четвертой республики и учреждения нового режима в духе известных идей де Голля. Что касается решения алжирской проблемы, то они верили, что гений генерала найдет нужный путь.

Наконец, третья, довольно слабая группа голлистов состояла из людей, понимавших бессмысленность и опасность продолжения войны и надежд на сохранение Алжира в колониальной зависимости от Франции. Типичным представителем этой группы был Эдмон Мишле, считавший, что только престиж генерала может заставить страну согласиться на предоставление независимости Алжиру. Немало сторонников прихода де Голля к власти, таких как Андрэ Мальро или Франсуа Мориак, открыто возмущались продолжением войны и особенно ее варварскими методами.

Но никто из голлистов, каких бы взглядов он ни придерживался по алжирскому вопросу, не мог с уверенностью сказать, что именно он выражает точку зрения генерала. К тому же де Голль никогда этого и не позволил бы. Он вообще не считал нужным посвящать даже самых близких соратников в свои замыслы по такому сложному и щекотливому вопросу. Он лишь позволял им выступать в качестве его сторонников. И они довольствовались этим. Ведь без де Голля они в политическом отношении ничего собой не представляли. Только укрываясь за огромной тенью генерала, они могли рассчитывать на какое-то политическое будущее. Вообще отношения между де Голлем и его соратниками были совершенно не похожи на обычные взаимоотношения лидера политической партии и его ближайшего окружения. Как правило, такой лидер находится в зависимости от него, он должен внимательно учитывать требования своих политических единомышленников. Совсем иначе держался де Голль. Он требовал от своих сподвижников безусловной личной преданности, не интересуясь их мнением. В этом смысле одинокое положение де Голля носило исключительный характер и отражало его стремление выступать не в качестве лидера политической партии, а в роли общенационального вождя, стоящего выше всех партий. Плачевный опыт РПФ многому научил генерала, в том числе и недоверию к своему подобострастному окружению. Он уже видел немало измен и отречений, только усиливших его презрительное отношение ко многим, очень многим людям, особенно к тем, кто слишком часто заверял его в своей верности. Поэтому в последние годы Четвертой республики у него неожиданно вырывались признания: «Мне гораздо легче с моими старыми врагами, чем с моими друзьями». Рассуждая однажды о своих политических перспективах, он вдруг заметил: «Возвращение к власти? Де Голль — да… но без голлистов».

Разумеется, многие из них чувствовали это. Но одни были преданы генералу не за страх, а за совесть и готовы были следовать за ним в любом направлении. Другие рассчитывали в будущем лишь на личную политическую карьеру. Но находились и такие, кто надеялся оказывать на де Голля, в случае установления его власти, свое влияние, особенно по алжирскому вопросу. «Я знаю, — говорил Мишель Дебрэ, — что генерал абсолютно не согласен со мной и Сустелем в алжирской политике. Но сейчас гораздо важнее положить конец режиму, который ведет Францию к краху. Я надеюсь, что потом мы убедим генерала в необходимости интеграции».