Когда политики 6 декабря встретились вновь, де Голль был начеку и перешел в наступление на своего оппонента по польскому вопросу, напомнив об узах, издавна связывающих Польшу и Францию, и о роли этих уз в европейской истории. Ответная реакция задетого за живое Сталина вылилась в настоящую обвинительную речь против польского правительства в Лондоне, которое, по его словам, пассивно наблюдало из английской столицы за тем, как сражаются за освобождение польской земли Красная армия и независимые вооруженные силы правительства в изгнании. Он заявил также, что именно лондонское правительство несет ответственность за подавление Варшавского восстания немцами, ставшее возможным, поскольку командование Красной армии, с которым предварительно не посоветовались, не успело вмешаться. Сталин призвал де Голля занять более «благоприятную», чем англо-американская, позицию по Польше («я рассчитывал и продолжаю рассчитывать на это», – добавил он с оттенком цинизма) и оказать давление на поляков, чтобы заставить их принять его взгляды. Генерал ответил, что будущее правительства Польши в руках самих поляков, что выборы на основе всеобщего избирательного права позволят им выразить свою волю. Стоит отметить, между прочим, одну из этих взаимных пикировок, отличавших даже самые мирные беседы Сталина с де Голлем. Сталин, желая предостеречь генерала де Голля от любых проявлений снисходительности к лондонским полякам, привел в качестве примера поддержку англичанами Михайловича в Югославии и провел неприятную параллель, сказав, что боится, «чтобы то же самое не получилось с польскими жиро и лавалями, которые заседают в польском эмигрантском правительстве в Лондоне». Задетый этим замечанием генерал чуть позже отреагировал так: «Между этими двумя людьми [Жиро и Лавалем] есть разница в глазах французов. Дело в том, что Лаваль сотрудничал с немцами, а Жиро, каковы бы ни были, впрочем, его взгляды, с ними никогда не сотрудничал». Встреча завершилась безрезультатно, вопрос о договоре остался в подвешенном состоянии, но генерал де Голль вынес из беседы неутешительный для себя вывод, что сопротивление Вашингтона и Лондона давлению Москвы на Польшу и, шире, на всю Центральную Европу и Балканы, вероятно, продлится недолго. Главный итог дня для него: «Сталин постарается совершить с нами сделку: выторговать в обмен на договор наше публичное признание его политики в Польше»53
.Вечером 6 декабря переговоры, казалось, зашли в тупик, но на следующий день, как отмечает талантливый мемуарист, каким, несомненно, был де Голль, комедия, продолжавшаяся три дня, приняла один из тех оборотов, которые так хорошо знакомы политикам. На сцену вышел Черчилль с неожиданным предложением. В шесть утра английский премьер-министр отправил Сталину телеграмму с предложением проекта, способного разрядить обстановку: распространить действие франко-советского договора, явно обреченного на провал, на Англию. Англо-советский договор, подписанный в 1942 г., Черчилль предлагал увязать с соглашением между Парижем и Москвой, что позволило бы на основе этой тройственной структуры создать прочный треугольник Москва–Лондон–Париж, который мог бы разрешить множество европейских проблем. Молотов сообщил о предложении Черчилля Бидо. Тот отнесся к нему совершенно по-деголлевски: «Не повлечет ли это предложение за собой определенное