Генерал и его семья

И тут мы, конечно же, вспоминаем «Собачье сердце» и, сощурив проницательные глазки, говорим, подобно Бобчинскому и Добчинскому: «Э!» — а Михаил Александрович в ярости переворачивается в гробу от таких клеветнических контрреволюционных интерпретаций.

Ах, если б я эту «Поднятую целину» прочел не сейчас, а как положено по программе — в 10-м классе, то не нагружал бы себя и вас этой белибердой, но уж очень свежо и велико читательское изумление, все никак успокоиться не могу. Вот мой покойный друг эту хрень прочел вовремя, и, когда студентка-практикантка (такая же дурища, как та, над которой издевалась Анечка) задорно спросила у 10 «А»: «Ребята, а кого из литературных героев вы взяли бы с собой в разведку?» — мой дружок один не растерялся от такого идиотизма и тут же выпалил: «Лушку Нагульнову!» — вогнав злополучную заочницу в густую краску.

Если кто не знает, Лушка эта была, как сказал бы Василий Иванович, на букву «бэ» — давала почем зря и коммунякам, и кулакам.

Подмывает, конечно, рассказать еще об откровенно гомосексуальной сцене между председателем колхоза и секретарем райкома, но хватит уже о Шолохове и его «картонных донцах».

Давайте-ка лучше еще раз про любовь гетеросексуальную, про первую любовь Васи Бочажка, ту, которая, как пел князь Гремин, «явилась и зажгла», хотя Травиата, когда Вася показал ей пожелтевшую фотокарточку с обломанным углом, сказала, щадя чувства молодого мужа: «Наверное, она просто нефотогеничная…»

Ну правда: глаза маленькие, брови и ресницы белые, так же как и волосы, стриженные так коротко, что из-под кепки почти не видны. И улыбка какая-то не очень приятная, недобрая. Шея, правда, красивая и длинная.

Но если бы эта фотка была цветная, впечатление было бы иное, и Травушка, наверное, поняла бы своего Василька…

Тогда бы видна была стальная синева этих глаз и темно-золотой загар, гораздо темнее льняных бровей и волос, и светлая розовость усмехающихся губ, и контраст грубой, защитного цвета юнгштурмовки и девичьего тела в вырезе отложного воротника. Комсомольская богиня — если позволено мне использовать неоднократно мной оплеванную формулу Окуджавы. Ну или юная нацистка из какого-нибудь «Триумфа воли».

И голос с легким немецким акцентом. И неслыханное имя — Эльза Людвиговна. Фамилия вроде бы самая обыкновенная — Мурашова, но в те годы фамилия эта была овеяна всесоюзной славой и обожанием, фотографии мужа Эльзы Людвиговны, белозубого летчика-орденоносца, героя Халхин-Гола и Финской войны, украшали обложки иллюстрированных журналов и страницы газет. Да и отец ее ведь тоже был героем — не таким знаменитым, но все-таки легендарным, коминтерновским подпольщиком, чудом спасшимся из лап гестаповских палачей и почему-то пощаженным палачами энкавэдэшными.

В общем, явилась она дикому колхозному Васе из каких-то иных пространств и времен, буквально как Фосфорическая женщина у Маяковского. Да еще и предстала в первый раз полуголая, во всем сиянии мокрой военно-спортивной молодости и красоты.

Это было в самом конце знойного довоенного августа. Васек удил рыбу, радуясь отменному клеву и обильному улову, когда на противоположный берег выехала блестящая легковая машина, словно из кинокомедии «Сердца четырех».

И из машины вышли два офицера в синих летчикских мундирах и высокая светловолосая девушка. Ну не офицера, конечно, тогда это слово как белогвардейское еще не употреблялось, два красных командира, два взаправдашних сталинских сокола.

Современный подросток, наверное, распсиховался бы, если б какие-нибудь вояки со своей телкой нарушили речную тишину и обломали ему весь рыболовный кайф, а Вася и смотреть на поплавок забыл, так и застыл, разинув рот в благоговейном восторге. На девушку он сперва никакого внимания не обратил.

Вообще-то он знал, что за пристанционным лесом строится военный аэродром, и один раз над селом, перепугав колхозных баб и коров, пролетел краснозвездный самолет, но видеть воочию тех, кому разум дал стальные руки-крылья, ему еще не приходилось.

Громко, так что даже Вася услышал, хлопнула пробка. Неземные гости выпивали, закусывали и смеялись. Потом разделись и пошли купаться. Тут уж Вася и на девушку обратил внимание. Она забежала в воду первая и стала брызгать на веселых летчиков. Юный Бочажок глядел и тоже радовался и улыбался во весь рот, как будто и сам участвовал в этих шумных забавах. Потом девушка встала на сцепленные руки военно-воздушных командиров, и они стали ее поднимать и опускать под счет «Раз! Два! Три-и!» и подбросили высоко над рекой. Она сверкнула длинным телом, вошла в воду почти без брызг и так долго не выныривала, что Вася успел встревожиться, но тут она появилась неожиданно близко от него, в полуметре от поплавка.

— Мальчик! А ты нам рыбу не продашь? — спросила она со своим чужеземным акцентом, так что у Васьки мелькнула шальная мысль о шпионах и диверсантах, но он ее тут же отбросил как бредовую — уж наверное, военные летчики лучше его разбираются во вражеских лазутчиках, и главное — ну у какого же шпиона могло быть вот такое лицо? Ну и все остальное…