Генерал Раевский

Николай Николаевич сидел за столом и наблюдал за спорящими генералами. Ему вспомнился Багратион. Он, конечно же, высказался бы за очередное сражение. Его всегда поддерживал Раевский. Но сейчас он никак не согласился бы с ним. Его спросили:

— А каково ваше решение, Николай Николаевич?

Он твёрдо ответил:

— Я за то, чтобы армию сохранить, а потом, собрав силы, разгромить Наполеона.

Решающее слово было за Кутузовым. Сознавая всю ответственность за сдачу Москвы Наполеону, он, однако ж, заявил, что с потерей Москвы не потеряна Россия и сохранена армия, которая должна разделаться с врагом, добиться его уничтожения в пределах России.

— А потому приказываю отступить.

На рассвете сентябрьского утра русская армия начала движение по улицам Москвы. К вечеру её главные силы находились уже в полутора десятках вёрст к востоку от столицы.

После заседания в Филях Раевский не стал задерживаться в штабе и направился в арьергард. Тут ом встретил генерала Винценгероде. Австриец по происхождению, тот большую часть военной службы провёл в русской армии, вместе с Суворовым участвовал в Итальянском походе, отличился в Аустерлицком сражении. Был несколько раз ранен, картечная пуля прострелила ему ногу, и он хромал. Ныне он командовал войсками, прикрывавшими петербургское направление.

— Мой друг! — обратился Винценгероде к Николаю Николаевичу. — Генерал Беннигсен приказал находящийся у вас лейб-казачий полк графа Орлова-Денисова подчинить мне.

— Возражать не буду, если на то будет приказ.

— Приказ есть. Его подтвердят. Но нельзя терять время. Орлов-Денисов должен немедленно ехать в Петербург — вручить важный документ императору.

— Тотчас же направлю, — пообещал Раевский.

Генералу Орлову-Денисову Винценгероде приказал:

— Вам надлежит, граф, отправиться в Петербург. Немедленно. Передать пакет от главнокомандующего. Он пишет о своих планах на дальнейшее ведение войны. Пакет вручите графу Аракчееву.

Алексей Андреевич Аракчеев, в прошлом военный министр, ныне ведал военными делами в Государственном совете и пользовался большим влиянием при дворе.

— И ещё, граф, — продолжил Винценгероде, — в дороге никому не сообщать, что сдали Москву. О сём можно распространяться после императорского слова.

Не заезжая в полк, Василий Васильевич Орлов-Денисов вместе с казаком Буслаевым помчался в Петербург.

Ехали на перекладных, меняя вне очереди на станциях лошадей. Не доезжая до Клина, на почтовой станции Подсолнечная генерала обступили крестьяне.

— Дошли слухи, будто в Белокаменной хранцузы. Неужто отдали её, родимую? Скажи нам, господин хороший, не утаивай правды.

Генерал вспомнил строгий приказ Винценгероде.

— Тяжело армии, мужики, неприятель силён Чтобы сдержать его, нужно большое войско.

— А мы-то на что! Аль непригодны? Сами в ополчение просимся. Готовы не то что с ружьём и топором, а с дубьём да кольём выступить. Лишь голос подай!

Пять дней тому назад, когда армия подходила к Москве, Василия Васильевича разыскал управляющий его имением. Это имение перешло к владельцу после смерти тестя. Управляющий спрашивал у него разрешения вступить крестьянам в ополчение, чтобы бить неприятеля на дорогах. Мог ли он отказать!

— Вооружай их, Северьяныч, чем сподобится, — сказал Орлов-Денисов управляющему. — А ушедших мужиков пока бабы заменят в хозяйстве.

— Ну, значица, барин, так тому и быть, — с благодарностью ответил управляющий и перекрестился.

Узнав о том, Михаил Илларионович Кутузов с чувством пожал Василию Васильевичу руку и сказал: «Спасибо, генерал, спасибо и мужикам твоим, не побоявшимся выступить против супостата».

— Ещё слыхали, барин, — продолжали расспрашивать крестьяне, — будто при Бородине сражение было страшное. Много в нём душ солдатских полегло. Правда ли это?

— Правда, мужики. Сам был в нём.

— И уцелел?..

Утром третьих суток вестники достигли Петер бурга и подкатили прямо к департаменту.

Уклонившись от расспросов, Орлов-Денисов потребовал встречи с Аракчеевым.

— Дайте пакет, — поднялся тот из-за стола.

Во внешности этого человека не было ничего такого, что соответствовало бы той недоброй молве, какая сложилась о нём в народе: «притеснитель», «властелин». За столом стоял человек в строгом мундире, среднего роста, сухощавый, с курчавыми, сильно поседевшими волосами. Вот только взгляд — холодный и суровый, из-под густых нависших бровей — словно обжигал.

— Сдали Москву… Отдали Первопрестольную. — Он тяжко вздохнул, перекрестился и уставился на Василия Васильевича. — Когда сие произошло?

— Со второго на третье сентября.

— Ах, Кутузов, Кутузов…

— Я слышал, ваше сиятельство, что так решил генералитет.

Аракчеев помолчал.

— Сказывали ли кому здесь о случившемся?

— Ни с кем не встречался, к вам прямо с дороги.

Через минуту и казак Буслаев был в кабинете.

— Находиться обоим здесь. Не выходить, — сухо бросил Аракчеев и, взяв со стола доставленное графом письмо, быстро вышел.

Казак застыл у двери, в недоумении разглядывая огромный кабинет со строгим порядком расположения в нём стульев и кресел, со стопками разложенных на столе бумаг.