Генетическая ошибка

Нонна помогла ей перелечь на кровать, укрыла одеялом, принесла лед. Девушка по-прежнему молчала, не произнося ни слова. Она не плакала, как другие девчонки, у которых с детишками были нелады. Просто лежала, глядя в потолок. Вечером того же дня Нонна подслушала разговор двух медсестер.

– Слышала, из четвертой палаты, Баранова, урода родила. Врачи говорят, такое раз на миллион случается. Генетическое заболевание. Передается по материнской линии только младенцам мужского пола.

– Да, слышала, слышала, – сказала другая сестра. – Все отделение об этом говорит. Бедняга. Нормальная вроде женщина, не пьет, не курит, не наркоманка какая.

– Говорю тебе, это генетическое. Пей не пей, не спасет.

– Что теперь будет с ребеночком?

– Не знаю. Наверное, в дом инвалидов отправят. Да врач сказал, такие долго не живут. Год-другой. Ну пять в исключительных случаях. Потом все равно смерть, да еще и мучительная.

– Ох, Господи Иисусе, – со вздохом проговорила вторая сестра.

Нонна отошла подальше от сестер, покусывая губы, перед ее глазами стояло бледное отрешенное лицо девушки на каталке. Так вот, значит, в чем дело. Ужас, врагу не пожелаешь такого. И откуда берутся столь страшные болячки?

Назавтра она уговорила детскую сестру пустить ее в боксы для новорожденных. Специальной реанимации в больнице не было, и мальчик Барановой лежал в общей палате, но поодаль от всех, в кувезе под лампой. Через стекло Нонна смогла разглядеть странное, похожее на марсианское личико. Ручек у ребенка не было, ножки лишь по колено. Ее продрал холод, по спине поползли мурашки. «Что бы я стала делать, родись у меня такой уродец?» – подумала Нонна и отошла от стекла. Она не сомневалась, что оставила бы ребенка в роддоме. Наверное, так и поступит несчастная Баранова.

Нонна вернулась в отделение и заглянула к ней в палату. Черноволосая уже не лежала, а сидела, отвернувшись к окну и слегка наклонившись. Подойдя к кровати, Нонна с изумлением увидела, что она сцеживает молоко из груди в специальную мензурку.

– Что, грудь болит? – осторожно спросила она девушку.

Та повернула к ней бледное лицо с запекшимися губами.

– Нет. Врач сказал, малыша можно покормить. Пока через зонд.

– Ты хочешь его кормить? – не поверила своим ушам Нонна.

– Да, а что? – Теперь пришла пора удивляться чернявой.

– Да нет, ничего, – спохватилась Нонна. Она уже хотела уйти, но тут словно черт ее дернул.

– А ты видела его? Ребенка своего? – спросила она у Барановой.

Та помотала головой.

– Хочешь увидеть?

– А разве можно? – Черные глаза, полные страдания, с мольбой уставились на Нонну.

– Можно, – твердо проговорила та.

Через полчаса они уже вместе стояли у стеклянной стены. Нонна боялась, что девчонка грохнется в обморок, поэтому прихватила с собой пузырек нашатыря. Но Баранова не думала терять сознания. Она стояла и смотрела в кювез, лицо ее оставалось спокойным и даже слегка просветлело.

– Ну что? – тихо спросила Нонна.

– В каком смысле «что»? – Девушка вопросительно вскинула брови.

– Зачем тебе его кормить? Ты же не возьмешь его отсюда.

– Возьму.

По тому, как она это произнесла, с каким холодным, уверенным спокойствием, Нонна поняла, что так и будет. Баранова заберет своего калеку-сына домой, будет нянчить его и пестовать, заранее зная, что жить ему всего ничего и что он обречен.

Странные люди. Нонна не понимала, откуда такие берутся. Ей почему-то стало не по себе.

– Ну что, пошли уже? Насмотрелась, небось?

– Еще чуть-чуть, – попросила Баранова. – Он такой… такой хорошенький. Я немножко еще посмотрю на него, а то врач не разрешает. Спасибо вам. – Она доверчиво глянула на Нонну.

Той и вовсе сделалось муторно. Она кивнула и отошла в сторону, дожидаясь, пока Баранова налюбуется на свое отродье. А та продолжала стоять у прозрачной стены, губы ее шевелились. До Нонны долетали тихие обрывки фраз.

– Мой хороший! Мой самый лучший мальчик на свете. Все будет хорошо, и я тебя люблю. Мы скоро поедем домой.

Наконец девушка отошла от стекла.

– Я готова. Идемте.

Нонна проводила ее в палату. Вечером она никак не могла уснуть в своей подсобке. Страшное, инопланетное лицо ребенка все стояло у нее перед глазами. А в ушах звучал голос Барановой, ласково увещевающий младенца…

Наутро она пришла к выводу, что Баранова находится в состоянии аффекта. Нечто вроде послеродового психоза. Пройдет немного времени, она одумается и поступит так, как поступила бы сама Нонна, как сделали бы почти все, будучи в таком положении. Она принялась ждать. Однако ничего не менялось. Баранова прилежно сцеживалась пять раз в день и отправляла молоко в бокс. Вскоре врачи разрешили ей навещать младенца. А через десять дней она ушла, прижимая к груди голубой сверток. Ушла в сопровождении мужчины и сухонькой старушки, которая все время крестила голубое одеяльце и ревностно подтыкала кружевной уголок.

Нонна тщательно вымыла палату, перестелила постель Барановой. Ей хотелось отвлечься от мыслей, не дававших ей покоя. Почему, откуда у этой девушки есть силы молча и смиренно нести своей крест?