Генетика любви

— Теперь посмотрю в лаборатории, — охотно отозвался профессор. — Дня три или четыре уйдёт.

— Три или четыре дня? А быстрее никак нельзя? Ну, может быть, вы можете сделать какие-то предварительные расчёты?

— Боюсь, нельзя.

Я затрясла головой, представляя, что может случиться дома. Одну ночь мне удалось пережить благодаря многочисленным друзьям мужа, которые не хотели уходить до последнего, но еще несколько… Как же я не хочу ложиться под Мориса! Как же противна одна только мысль…

Пальцы похолодели и задрожали, в глазах защипало. Взгляд наткнулся на острый нож, который шёл к твёрдому сыру, и, не думая ни секунды, я схватила его и вогнала себе в ладонь. Кровь потекла ручьём на стол, заливая алым цветом прозрачную столешницу со встроенным электронным меню.

— Бескрайний космос, Орианн, что вы делаете?! — воскликнул Себастьян, подпрыгивая с места.

— Вот! У меня раны плохо затягиваются. Регенерация ослабленная! На, считайте секунды! Разве это не доказательство?!

Я буквально ткнула окровавленной ладонью в его лицо, но он успел перехватить кисть, а второй рукой принялся наматывать салфетку поверх, что-то сердито бормоча себе под нос. Его движения были сноровистыми и чёткими; не укрылось и то, что Себастьян предварительно сложил ткань в несколько раз, чтобы она была плотнее, бережно, но крепко прижал ладонью, завязал аккуратный узелок с другой стороны.

В голове сам собой всплыл уродливый узел на шёлковом кимоно супруга.

Нежность и забота в синих глазах Себастьяна — безразличие в тёмных Мориса. Безукоризненное воспитание и интеллигентность Касса — грубость и ограниченность супруга.  Готовность помочь первого — наплевательство на собственных сыновей второго. И дурацкий маленький узелок стал последней каплей. Я не выдержала, слёзы хлынули ручьём, прорывая плотину моей сдержанности.

— Орианн… тише-тише, Орианн, что случилось? Вам больно?

Мягкий голос Себастьяна прорвался сквозь рыдания, но от этого тёплого и бархатного «тише-тише» захотелось разрыдаться ещё громче. Краем глаза я улавливала, что на нас оборачиваются посетители, да и веду я себя возмутительно бесстыдно для Цварга...

«Морис сделал бы выговор…»

Больно ли мне было? Невыносимо. Но болела не рука — сердце — от жгучего, разъедающего душу сожаления, что всё так сложилось.

Губы Себастьяна побледнели. По мимике открыто читалось: он очень сильно хочет обнять, но сдерживается, стараясь соблюдать границы приличий на публике. Всё, что он себе позволил, — положить ладонь поверх моей руки. Горячее прикосновение напомнило то, другое, когда Себастьян присел на корточки и его бедро дотронулось до моего через два слоя ткани. Только на этой безумной планете женщина может коллекционировать воспоминания о прикосновениях, складывать их в драгоценную шкатулочку памяти и не чувствовать при этом себя ненормальной.

— Я могу вам как-то помочь? — обеспокоенно спросил Себастьян, вглядываясь в моё лицо.

Я не столько услышала слова, сколько прочла их по красивым, чётко очерченным мужским губам, сделала усилие над собой и улыбнулась сквозь слёзы.

— Да… нет… не знаю. — Всхлипнула в последний раз, вытерла щёки и уставилась на перемотанную ладонь.

«Наверно, я выгляжу сейчас отвратительно».

— Если бы я только была эльтонийкой… если бы у меня был шанс развестись. Юрист сказал, что аннулирование браков иногда дают смешанным парам.

Себастьян коротко выдохнул и принялся освобождать мою ладонь от тканевой салфетки. На свет показался порез — глубокий, но уже не кровоточащий.

— Хм-м-м, — хмыкнул астробиолог, трогая ранку вокруг.

— Что-то не так?

— Да вот, пытаюсь понять реакцию вашего организма. Действительно, кровь останавливалась для чистокровной цваргини долго, но тем не менее регенерация в разы лучше, чем у других граждан Федерации. Опять же, ваш фенотип… Да, допускаю, что у вас есть изрядная доля эльтонийских генов, но всё-таки вы цваргиня, Орианн. — Он сделал паузу и тихо добавил: — Ваш супруг нашёл на Эльтоне неогранённый муассанит.

«Он умудряется делать комплименты даже тогда, когда я выгляжу неприлично заплаканной…»

Протяжный вздох вырвался из моих лёгких.

— А просто так нам развод не дадут. Я могла бы настаивать на выполненном долге перед расой, в конце концов, у нас два сына, но Морис чётко дал понять, что против расторжения брака. Я уверена, что если дело дойдёт до Аппарата Управления, он станет уповать на то, что у него сформировалась ментальная привязка.

Отчаяние нарастало словно прибрежная волна перед бурей, я торопливо продолжила:

— Наш брак — ужасный фарс. Ему нравится статус женатого мужчины и ещё более редкий — отца — на Цварге, Морис рад выплатам от государства. Я же чувствую себя инкубатором и бесплатной домработницей. И при всём при этом, когда я просила развод, он рассмеялся и ответил, что сыновей я не получу в любом случае. У него навязчивая идея зачать дочь, чтобы привязать меня ещё сильнее… Эта планета стала для меня тюрьмой, Себастьян. Как же я её ненавижу!

— Мне так жаль… — ошеломлённо пробормотал мужчина и сжал пальцы. — Если бы я чем-то мог помочь…

— А вы можете!