Генезис и структура квалитативизма Аристотеля

Отталкивание от досократовских концепций генезиса является общим для Платона и Аристотеля. Мы уже упомянули об этом в связи с неудовлетворенностью Платона «механистическими» концепциями. Но есть и другие моменты, сближающие позиции Платона и Аристотеля. В частности, Платон отверг представление Эмпедокла о неизменности элементов. Порождение элементов, по Платону, – это генетический цикл. Аристотель стоит на той же позиции. Правда, для него в отличие от Платона генезис невозможен вне схемы (принципа) противоположностей, являющейся важным оперативным средством при построении теории генезиса. Во-первых, она подключается на уровне самого общего задания начал генезиса: эти начала – первоматерия и противоположность формы и лишенности (εἶδος и στέρησις) (Физика, I, 6–9; GC, II, 1, 329а 25–30). Во-вторых, эта схема организует содержательное оформление элементов в качествах, которые прямо называются Аристотелем противоположностями (GC, I, 3, 318b 11; 319а 29; 319b 1; 11, 1, 331а 1).

У Платона генезис объясняется на основе геометрической теории вещества. Разработка этой теории сопровождается его отказом от традиционной схемы противоположностей, которую мы находим у него, однако, в ранних диалогах, например в «Фе-доне». Математический подход вытесняет схему противоположностей из физики генезиса, потому что в области фигур и чисел противоположности играют гораздо меньшую роль, чем в сфере физических качеств. Действительно, что противоположно треугольнику или шару? Аристотель использует это обстоятельство для критики атомистической и платоновской редукций качеств к элементарным началам – атомам и геометрическим фигурам (атомы, прежде всего, сами фигурны). Количественный рост в отличие от качественного изменения не замкнут в противоположных определениях. Таково же и пространственное перемещение. Определенный синтез традиционной натурфилософской схемы противоположностей с математической концепцией природы мы находим и у пифагорейцев. Платон, развивая свой подход, модернизирует взгляды пифагорейцев, освобождая математический – геометрический – подход от этой схемы. У него взаимное превращение элементов не есть переход одной качественной противоположности в другую, как у Аристотеля. У него частицы одного элемента разламываются на исходные треугольники, из которых они состоят, а затем эти треугольники воссоединяются в новые частицы, что соответствует образованию нового элемента.

Если у Платона мы можем обнаружить три трудносогласуемых между собой подхода к генезису: метафизический, математический и физический, – то у Аристотеля эта сложная иерархия планов анализа упрощается за счет отбрасывания среднего математического плана. Действительно, «эмпирический» процесс превращения воздуха в воду (конденсация), согласно Платону, можно обсуждать на уровне метафизики, математики и просто как непосредственное физическое превращение одной стихии в другую. Метафизическое объяснение состояло бы в констатации отпечатывания формы воды на первоматерии; математическое объяснение трактовало бы этот процесс как перегруппировку треугольников с образованием нового правильного многогранника, характерного для воды; а физический подход просто бы констатировал факт превращения воздуха в воду как проявление общего цикла взаимопревращаемости стихий.

Аристотель несколько упрощает этот плюрализм подходов, стремясь, устранив математический подход, сблизить метафизический и физический подходы, разработать особый механизм их сочленения, отсутствующий у Платона. Благодаря этому высокое напряжение между полюсами мира идей и мира физических явлений, существующее у Платона, снимается в какой-то мере аристотелевским подходом. До конца снять этот дуализм Аристотелю все же не удается: мы его констатируем, рассматривая, в частности, его космологическую теорию элементов («О небе») и физическую или «химическую» теорию элементов и гомеомерий («О возникновении и уничтожении»). Этот дуализм поражает и саму космологию («надлунный» и «подлунный» миры).