Генезис и структура квалитативизма Аристотеля

Такая же концепция причинного в своей сущности знания развивается и в «Аналитиках», в которых Аристотель дает этому знанию специфический язык – язык аподиктического силлогизма. Причем знание того, что есть, он связывает с причинным знанием. «Когда мы знаем, – говорит Аристотель, – что [что-нибудь] есть, тогда мы ищем [причину], почему оно есть» (Вторая аналитика, II, 1, 89b 29). Но хотя научное знание движется в четырех направлениях: к тому, что вещь есть такая-то, к тому, почему она есть, к тому, существует ли она, и, наконец, к тому, что она есть (там же, II, 1, 89а 24), основное и главное в знании – знание причин. Так, например, о первой фигуре силлогизма Аристотель говорит, что «эта фигура и есть наиболее удобная для научного знания, ибо рассмотрение [причины], почему есть [данная вещь], есть главное в знании» (там же, I, 14, 79а 24).

Однако мы не можем игнорировать того обстоятельства, что между теорией знания, научного метода, с одной стороны, и конкретным научным исследованием – с другой, у Аристотеля имеется весьма ощутимый зазор. Именно это расхождение, видимо, составляет одну из причин ограничения аристотелевской концепции науки идеалом классификационно-систематизирующего, описательного знания. Действительно, мы можем констатировать, что, во-первых, аристотелевская теория знания и научного метода опирается на его онтологию, на его основные метафизические концепции (теорию категорий, понятия материи и формы и т. д.), а во-вторых, образцом для нее выступает математическое знание с развитыми механизмами доказательств.

Структура доказывающей науки, о чем мы говорили выше, явно воспроизводит структуру математического, прежде всего геометрического, знания. Поэтому мы можем сказать, что научные исследования в области физики, биологии, метеорологии и т. д. получают слишком слабое отражение в теории знания. Это относится как раз к интересующим нас концепциям, как, например, концепция качественного изменения и теория элементов или качеств-сил. Но сказанное не означает, что в этих концепциях нет механизмов причинного объяснения. Наличие этих «ножниц» между теорией знания и подобного рода концепциями, отсутствие в теории знания их обоснования заставляет нас предположить, что принципы такого подхода, такого отношения к качеству содержатся не в теории знания, а – частично – в метафизическом учении и, конечно, в методологических указаниях, содержащихся в самих физических и биологических трактатах. Примером такого определенного рассогласования общей теории знания и конкретного природознания может служить несоответствие между несообщаемостью «логических» родов (например, в отношениях между науками: Вторая аналитика, I, 7, 75а 36–75b 20) и сообщаемо-стью таких физических родов, как элементы (теория взаимных превращений стихий в GC, II).

Итак, мы можем сделать такой вывод: предпосылки аристотелевских «качественных» концепций в физике и биологии следует, видимо, искать прежде всего в его метафизике, а не в теории знания. Действительно, проблемы теории знания рассматриваются сквозь «сеть» таких понятий, как чувственно воспринимаемое и мыслимое, единичное и общее, случайное и необходимое. Здесь используется учение о силлогизме, доказательстве, индукции. Что касается категории качества, то она, в полном согласии с онтологической концепцией «Метафизики», рассматривается как вторичная по отношению к сущности категория. Категория качества не является непосредственным образом категорией теории знания. Тем не менее мы можем констатировать, что в теории знания качество выступает как предикат – необходимый или случайный – сущности как субъекта. Кроме того, качество косвенно фигурирует в теории знания, будучи тесно связанным с чувственным восприятием. Кстати, эта связь будет рассмотрена подробно Аристотелем и в «Физике» (VII, 3). В этих двух основных планах категория качества не прямо, а скорее косвенно затрагивается и в аристотелевской теории знания.

Влияние онтологии на теорию знания – самое непосредственное. Например, необратимость суждений обусловлена онтологической асимметрией, с одной стороны, категории сущности, а с другой – всех остальных: качества, количества, отношения и т. д. Действительно, суждение обратимо в чисто формальном плане: можно сказать не только то, что «дерево есть белое», но и что «белое есть дерево». Однако правильная связь субъекта и предиката – односторонняя, так как выражение для сущности должно быть субъектом в соответствии с онтологическим ее статусом, запрещающим ей служить атрибутом чего-либо (Вторая аналитика, I, 22, 83а 18–21).

Рассмотрев проблему функции качества и статуса знания о качествах в теории знания, мы естественным образом подошли к необходимости анализа этой же проблемы в онтологической теории Аристотеля.

Глава четвертая Качество и бытие

§ 1. Онтологический статус качества