Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля

Бюджет путинского большинства стал конденсатором рисков системы, отчасти даже глобальных рисков. Оттого путинское большинство стало глобальным фактором. Оно превратилось в вечного партнера власти. Но власть меняется. Как именно она переменится, неизвестно. Построен совершенный политический «черный ящик», где все, от президента до Кудрина, с ужасом вглядываются в темное будущее, каждый в свое. Тандем на своем драматическом вираже 2011 года рассыпал начинку «черного ящика», раскрыв нестерпимый уровень рисков.

Резервы

Страсть резервирования как воля к власти

Произнеся слово «резервы», еще раз вспомним о Кудрине — человеке, превратившем нашу паранойю в стратегию наших побед. Действуя через усилитель — голову Путина, живой приставкой к которой он стал, — Кудрин навязал приоритет резервирования политической системе РФ. Со временем его стратегия превратилась в тип капитализации России и особую модель общества — где резервы, создаваемые ради защиты граждан, их ослабляют. Резервы якобы нас спасают от прошлых катастроф — при вечном ожидании катастрофы в будущем. Что это, крупномасштабное расхищение национальных средств? Нет, империя резервов.

Возможность накопления резервов была создана нефтяной конъюнктурой, но рост ею не исчерпывался. Рост экономики, ожившей после дефолта, дал возможность поставить вопрос о резервировании, создав в 2004 году Стабилизационный фонд (в 2008 он был разделен на Резервный фонд и Фонд национального благосостояния).

Пока дефолт еще дышал в спину и вероятным был новый обвал, невозможно было вкладываться в перспективу, делать какие-то масштабные инвестиции. Выборвпользу безопасности был неудивителен ввиду профессии Путина и рефлексивности населения, все еще сильно испуганного.

Конечно, в этот выбор мы сами себя загоняли. Вся первая половина нулевых прошла под знаком апокалиптических ожиданий, иррационального страха — вроде мании жертвы погрома, уверенной, что если погром был вчера, то и завтра он будет. Раз дефолт был недавно, значит — ждем следующего дефолта. Так мы загоняли себя в безальтернативный приоритет безопасности.

Интересно, что безопасность искали в ликвидности, хотя такой выбор был неочевиден. Можно было истратить деньги на программы социальной поддержки — в эту сторону сильно подталкивали коммунисты, губернаторы и все вообще, кому предстояли выборы. Недоверие Путина к выборам сыграло положительную роль. Он не принял стратегию «социальных инвестиций» и оказался прав — деньги просто бы украли, а внешний долг так и остался невыплаченным.

Выплата внешнего долга облегчила России выход на международный финансовый рынок — поначалу это также была одна из возможных стратегий, и не очевидно, что наилучшая. Ее выбор совпал с трендом финансиализации международной политики и экономики. Финансы и капитализация превратились в главный вид производства. Докризисный мир — мир, предельно финансиализированный, и, выплачивая долги, Россия неожиданно открыла себе доступ в его VIP-зону. Здесь нас уже ждали.

Рынок заимствований демократичен, ибо всеяден. Ему безразлично, что за страна берет кредиты, главное, чтобы та имела хороший кредитный рейтинг. А кредитный рейтинг зависим от суммы внешнего долга. Выплатив свои долги, Россия получила возможность брать частные кредиты, общая сумма которых к моменту кризиса достигла полутриллиона долларов (500 млрд. долл.).

Иррациональный страх перед будущим толкал Россию на создание Резервного фонда. Но эта же политика открывала ей мировой рынок — и Россия открылась рынку заимствований. С Запада пошел встречный офшорный возврат средств и иных спекулятивных инвестиций в России.

Сказалась элегантность концепции власти. Сформировалась основа российского экономического суверенитета, превратившая резервирование в самоценность. Кризис, ударивший по этой системе, укрепил нашу власть в правоте.

Резервы спасли нашу абсолютно не приспособленную к встряскам экономику. Но спасли не промышленность, а ее финансовую основу, привязанную к газонефтяной конъюнктуре, укрепив вдобавок нашу вечную паранойю страны «под паром» — накануне страшного будущего. В центре всего восседают финансовые лорды сверхвласти — Путин, Кремль, тандем, — команда, обслуживающая механизм.

Страна превратилась в недвижимость — при том что ее гражданам не дано превратить в капитал жилье, которым они владеют. Из кризиса Россия вышла со спасенным рейтингом, еще более обездвижив человеческий капитал. С деньгами, но «без людей». Наша форма капитализации России, как и предсказывал Петр Чаадаев, географически пустынна — это ее территориальный резерв.

Мы архаично торгуем ресурсами — но это только часть правды. Торгуя ресурсами, мы запитываем ликвидностью капитализацию власти в целом, а власть капитализирована только через контроль территории в целом. Капитализируется суверенитет — господство над всей землей, создающее юридически неоспоримые по мировым понятиям права на торговлю.