Властям и гражданам хорошо известно, что в отделениях полиции пытают. Описаны и орудия пытки, часто более изощренные, чем в сталинском НКВД. При том, что пытки чаще всего бесцельны (рядовой мент зверствует лишь ради отчетности), власть никогда не предпринимала резких усилий к их отмене. Страх подвергнуться истязанию составляет, видимо, важный, хотя и фоновый фактор ее капитала. Не пользуясь авторитетом, власть использует как его заменитель диффузный страх
, испаряемый основой системы.Власть скрытно сожительствует с частным насилием — оно ценно тем, что мультиплицирует страхи
. Добывая из памяти и активизируя опыт прошлых насилий, страх подкармливает неуверенность — от которой страхует власть.Гражданин всегда в обороне — зато власть в авангарде. Хотя истинно важные вещи не спрятаны и не сокрыты, фокус внимания перенацелен в прошлое, где все уже позади, а ты все равно должен бояться. Во всякий момент нашей новой истории мы найдем страх, готовый к употреблению. Гражданам положено бояться то «красно-коричневых», то «олигархов», то, еще комичнее, — миллиардера Прохорова. Факты объявляют угрозами, когда их уже нельзя изменить. Например, угроза «голода и гражданской войны» — эффективный жупел реформаторов 1991 года — артефакт еще сталинской пропаганды, широко ею использованный в 1930-х годах.
В крайнем случае станицы Кущевской это легко разглядеть. Полезные для работы рынка сделки здесь форсируются бандитскими методами — но без противостояния с государством. Региональные кланы-насильники не оспаривают монополии центра на власть. Напротив, оснащая ее добавочным насилием, кланы кущевского типа форсируют рынок, выступая институтами развития на местах. Но где государство на этой картинке?
Рынок опасен для его участников. От неопределенности здесь не уйти, но можно застраховаться — на рынке же, известными инструментами. Но использование рынка российской властью — это ботокс неучтенного страха
, впрыснутый внутрь нормального риска.Власть рынка открыла слабому государству шанс обновить власть над человеком
— подорванную перестройкой и прямо запрещенную Конституцией РФ. Рынок — среда абсолютная. Правда, он абсолютизирует лишь власть законных сделок свободных агентов рынка.Но что если выпустить на рынок две группы агентов, практикующих насилие, — «незаконных» частных и «законных» правоохранителей? Вторые станут «бороться» с первыми, получая «право» вторжения в любые сделки.
Силы рынка превратятся в ловушки для частного лица. А слабая власть, столкнув следователей, нотариусов и бандитов, станет всеохватна, подобно рынку. Эта всеохватность власти, лишая всех, кто ею охвачен, надежды на беспристрастность, не является ни правовой средой, ни идеократией советского типа. Это — пространство вольной охоты.
Государство превращается в ловчий ландшафт, ландшафт зла с глазками. Закон не предопределяет пределов отводимого тебе насилия, и рэкетир вдруг превращается в бизнес-ангела. Тогда государство разводит руками — сам виноват! «Убийство связывают с коммерческой деятельностью покойного»…
Все, чем занято трудовое население — бизнес, работа, рыночная активность, изображают как полууголовное дело в СМИ, вещающих на это же население. Возникает вопрос: кому выгодна неестественная атмосфера вины?
Выгодно продавать страх.
Но не тем, у кого есть деньги купить защиту, а миллионам, которые не могут ее купить. В едином пакете со страхом продается Государственность, которую иначе не купили бы из-за бесполезности ее услуг. На суверенном рынке «Государственность» сбывают как акцизный товар массового потребления. Рынок обслуживает власть, а та вмешивается в него, создавая угрозы.Рядом с рынком в России находится власть-диджей, ритмично поигрывающий его опасностями. Рыночные угрозы он микширует с нерыночными и использует этот скрэтч то ради модернизации, то против тебя лично.
Страховка
Роль федеральных выборов в безальтернативной системе показывает, что Конституция остается важной для высших этажей истеблишмента. Она — регламент для высших классов, это их священный язык. Не получив минимальной выборной легитимности, они обрушат активы России — и свои собственные.
Путин выстроил власть на императиве удовлетворения массовых запросов глубоко безразличными к ним «элитами»
. Эта концепция получила имя политики путинского большинства, то есть обеспечения массовых интересов теми, кто их презирает. Обеспечив их, господа смогут заняться собственным бизнесом, попутно благоустраивая жизнь населения в меру своей личной выгоды.