Гений

Однако, недли черезъ дв, я, мало-по-малу, вступилъ въ новый фазисъ. Меня начинали занимать наблюденія надъ больными и здоровыми, надъ пестрымъ прибывающимъ и убывающимъ «водянымъ» обществомъ. И прежде всего меня поразила сравнительная немногочисленность вообще людскихъ типовъ. Я здсь ровно ни съ кмъ не былъ прежде знакомъ, никогда не встрчался, а между тмъ я отлично уже зналъ всхъ этихъ «дамъ» и «кавалеровъ», молодыхъ и старыхъ, даже дтей. Такихъ людей, съ такими-же лицами, походкой, манерами, голосомъ, я уже видалъ, и даже не разъ въ жизни. Полнаго тождества нтъ и быть не можетъ въ матеріальной природ и, конечно, если-бы даже на каждомъ квадратномъ аршин земного шара выросло по человку, все-же никогда не нашлось-бы двухъ людей, вполн тождественныхъ между собою. По число людскихъ типовъ весьма ограничено и типы эти повторяются до безконечности. Только время, народность и общественное положеніе кладутъ на нихъ свою печать, не касаясь, однако, ихъ существенныхъ чертъ. Каждое время и каждая народность вырабатываютъ нсколько типовъ; однако, далеко, далеко не такъ много, какъ это можетъ казаться сразу…

Но къ длу. Итакъ, я наблюдалъ и передо мной ежедневно, подъ звуки музыки весьма сноснаго полкового оркестра, будто разноцвтные треугольники, квадратики и звздочки калейдоскопа, мелькали, складывались и пропадали разныя лица. И я слдилъ за этой игрою жизни и людскихъ интересовъ, не только внимательно, но, минутами, даже почти злорадно — такъ раздражительно начинали дйствовать на меня воды и ванны.

Вотъ мамаша и дв дочки. Он стараются держаться важно и, очевидно, причисляютъ себя къ «обществу». Он изъ столицы. Мамаша еще затягивается, модничаетъ и то и дло подноситъ къ глазамъ лорнетъ на длинной ручк. Вмсто носа у нея — почти ничего, и огромный, выпяченный ротъ съ длинными зубами. Даже страшно — какъ есть «адамова голова». Дочки удивительно похожи другъ-на-друга и на мамашу; но при этомъ довольно недурны: носъ у нихъ немножко побольше, ротъ поменьше, стройная фигура, нжный, малокровный цвтъ лица съ прозрачной близною и синими жилками. Могутъ, пожалуй, и понравиться. А все и дло въ томъ, чтобы найти кого-нибудь, понравиться и выйти замужъ. Затмъ и пріхали на воды, можетъ быть принеся послднія жертвы, чтобы произвести должное впечатлніе и свженькими туалетами и всмъ прочимъ. Когда на виду, съ новыми знакомыми, за обдомъ въ ресторан,- привередничаютъ, самыя дорогія кушанья выбираютъ; ну, а если полагаютъ, что никто не видитъ, въ неурочный часъ, въ дальнемъ уголку, такъ исподтишка совсмъ плохенькій обдъ въ шестьдесятъ копекъ кушаютъ. Между собой на родномъ язык шушукаются, а только кто идетъ мимо — сейчасъ-же непремнно по французски: иначе не могутъ!

И я слдилъ, какъ он подбирали себ подходящую «компанію»: для мамаши генераловъ, а для дочекъ — «приличныхъ» офицеровъ и молодыхъ людей въ куцыхъ курткахъ и съ высочайшими, несмотря на жару, воротничками. Попробуютъ день другой — не подошло, и смотришь — ужъ новое знакомство. Всхъ, перебрали.

Сколько разъ мн хотлось крикнуть мамаш: «Матушка, да этакъ ты никогда не выдашь дочекъ! Губишь ты ихъ, совсмъ губишь — помилуй, ни на шагъ отъ себя, вчно рядомъ съ ними, будто нарочно для сравненія. Кто-жъ это ими прольстится, когда, при удивительномъ вашемъ сходств, ясно какъ блый день, что лтъ черезъ пятнадцать он неизбжно превратятся въ такія-же „адамовы головы“! Исчезни, сгинь, пропади — тогда, можетъ быть, что нибудь и выйдетъ»…

Еще мамаша, только ужъ съ одной дочкой. Тоже, тонъ и важность у мамаши такая, что даже голову къ затылку пригибавъ. Какъ съ кмъ-нибудь заговорила, такъ, съ перваго слова, презрительно цдить'начинаетъ:

— Здсь жить нельзя… ничего не устроено, никакого комфорта… грязь… гадость… c'est un mis'erable trou — que voulezvous! я за границу хала, въ Виши, и вдругъ, наканун отъзда, такъ случилось, что нельзя… Я здсь въ первый разъ и, ужъ конечно, въ послдній… Я обыкновенно каждое лто за границу зжу!..

Всякій день, а иногда и по два раза въ день ловилъ я эту тираду, слово въ слово, будто урокъ заученный. Она никакъ не могла начать разговора безъ этого вступленія. А дочка была премиленькая, держала себя просто, нравилась многимъ, «приличные» офицеры и молодые люди въ куцыхъ курткахъ стремились къ ней. Познакомилась она какъ-то съ адамовыми головками eu herbe. Но адамова голова-mere быстро и ршительно разстроила это знакомство — хорошенькое личико рядомъ съ дочками вовсе не входило въ ея планы…

Семья: мужъ, жена, дти, гувернантка-француженка, изъ дряблыхъ и набленыхъ. Повидимому, есть средства. Люди еще далеко не старые. Онъ — одтъ какимъ-то шутомъ гороховымъ: съ голой шеей, въ блой фланелевой пар, въ желтыхъ туфелькахъ и — красной фетровой шляп. Она — недурна, блдна, молчалива. Онъ, и въ ресторан, и на музык, и въ парк, ни на кого не обращая вниманія и слушая только себя, кричитъ на отвратительномъ, невозможномъ французскомъ діалект. Дти расфранченныя и совсмъ прозрачныя, такъ что-глядть жалко. Она несчастна, онъ глупъ и самодоволенъ феноменально, дти недолговчны…

IV.