Гений

Любил он слушать, как читал стихи

Василий Львович, искренне, серьёзно.

А иногда экспромтом чепухи

Смех вызывал сквозь радостные слёзы.

IX

С младенчества любовью воспылав

К поэзии, таинственной и чудной,

Незримых Муз в свидетели призвав,

Он не спешил ещё открыться людям –

Скрывал рожденье первых чувств, страстей.

Всё больше слушал и внимал сужденьям

Известных, образованных гостей,

Рассказам и стихам прекрасным внемля.

Выслушивал их взгляды на любовь,

На жизнь и мир, то светлый, то угрюмый,

И в облаке красивых, умных слов

Таился, словно ветерок бесшумный,

Вбирая всё в сознание своё,

Что было для него весьма полезным.

И позже, погружаясь в сладкий сон,

Он их мечтами, думами их грезил.

Уже он сам читал стихи, горя

Необъяснимым, золотым сияньем,

И словно плыл… Короче говоря,

К Поэзии спешил он на свиданье.

X

Но он ещё в те дни был слишком мал

И не умел любить и ненавидеть,

Глазами жизни мир воспринимал,

Смотрел, запоминая всё, что видел.

Всё то, что рядом или вдалеке —

Дома, деревья, облака и птицы,

И всплески волн, играющих в реке,

И ярких зорь весёлые зарницы.

И звёзд ночных красивых яркий блеск,

И грусть луны на тусклом небосводе,

И каждый шорох, шёпот, трепет, треск

Живой, всегда таинственной природы.

И звон цветов, в чьих чашах капли рос,

Как яркие жемчужины блестели,

И шум, и гром, и буйство летних гроз,

И зимних бурь великое веселье.

И песни девушек, их хоровод,

Частушки, пляски, озорство и удаль…

Весь этот мир, в котором он живёт, —

Неповторимое земное чудо.

XI

Когда на время вся его семья

На житиё перебралась в столицу,

Уже ногами резво семеня,

Ходил он, прыткий, беспокойный, быстрый.

Уже в те дни он непослушным был

И не желал кому-то подчиняться.

Однажды, как-то зимним днём, решил

По Петербургу мальчик прогуляться.

По-зимнему тепло одет был он,

На голове его – картуз с усами.

Вдруг у казарм солдатских вырос конь

И встал над ним, чуть не задев ногами.

И всадник, невысокий генерал,

Кричал: «Картуз!» И няня обомлела.

А Александр в картузе стоял

И гордо, и уверенно, и смело.

Тут закричали няне: «Снять картуз!»

Ждал генерал с сердитыми глазами.

Не исполнял команду карапуз.

Но сорвала картуз с мальчишки няня.

XII

Вот так впервые встретился с царём

Поэт, по воле случая слепого,

И непокорство зародилось в нём.

Отец же после случая такого,

Напуганный, уехал вновь в Москву.

На новом месте там обосновался

И долго по ночам не мог уснуть.

Он не желал, чтоб царь о нём дознался.

Но через месяц царь вдруг был убит.

Свершилось, видно, тайное злодейство.

Всему дворянству стало легче жить.

Воспрянуло вновь Пушкиных семейство.

Спасённые судьбой от злой беды,

Вновь стали жить, дни на веселье тратя.

И чаще стал к ним в гости приходить

Василий Львович, дядя, литератор.

Порой он приходил с Карамзиным.

На ужин к Пушкиным все шли охотно.

И князь Юсупов, благоволя к ним,

Для их жилья дом выделил добротный.

XIII

Юсуповский прелестный, чудный сад,

Разбитый на манер садов французских,

Манил фонтанами. В нём статуй ряд,

Шедевром итальянского искусства,

Всех удивлял, подсказывая мысль

О светлом и божественном. Возможно,

Чужая и таинственная жизнь

Иных времён, здесь не казалась ложью.

По лестнице Версальской, вкруг пруда,

Аллеями влекомый, поднимаясь,

Шёл Александр, а в пруде вода

Светилась, синью неба отражаясь.

Покой дарили ровные луга.

Цветы и травы были людям рады.

Изысканна, задумчива, строга,

Свежа природа княжеского сада.

И зеленью, как будто не пустой,

Мог усмирить сад зной любого лета.

Пленил он Александра красотой,

Изяществом и великолепьем.

XIV

Семья Сергея Львовича росла.

Отцом троих детей он стал некстати.

И на него напала вдруг тоска —

Всё больше денег приходилось тратить.

Доход с имений был предельно мал.

Не знал он, чем его поля засеяны,

И всё своё хозяйство передал

На откуп тёще, Марье Алексеевне.

Она вела хозяйство, как могла,

И пресекала разные капризы,

И каждую копейку берегла.

Но без расходов не бывает жизни.

Когда же умер Осип, муж её,

С которым с давних лет была в разладе,

Арапа сын и сам арап, в неё

Вселилась непонятная досада.

Проснулись злость и гнев на старика,

Отнявшего и счастье, и свободу.

Простить не смела, не могла никак,

Неся свой крест отчаянно и гордо.

Имение Михайловское, в нём

Душ сорок восемь дочери досталось.

Большим, но бедным был господский дом.

А тут на них вдруг тяжба навязалась.

XV

Второй арап, сын Осипа, решил

Прибрать Михайловское. Был Пётр гордым,

Решение своё не отменил

И иск отстаивал довольно твёрдо.

Спасибо Дмитриеву, другу, он

Министр Юстиции, разогнал тревоги,

Сергею Львовичу сообщив письмом,

Что иск приостановлен им надолго.

А жизнь, как прежде, продолжалась, в ней

Встречались и прекрасные мгновенья.

И Александр, становясь взрослей,

Уже постиг смысл множества явлений.

Француз, граф Монфор, педагог его,

Был дружелюбен, прост, добр и беспечен.

Он полюбил питомца своего.

Они гуляли вместе каждый вечер.

Рассказами о Франции своей

Граф вызывал в ребёнке любопытство,

Играл на флейте, рисовал людей,

Вернее, женщин в профиль – томных, грустных…

XVI

У Александра был уж свой секрет.

Он по утрам, вставая очень рано,

Босой, спешил в отцовский кабинет.

Устроившись удобно на диване

Или на кресле кожаном, читал

Вольтера и весёлого Пирона