Гений

— Вы сказали, что в моем ближнем круге есть люди, о которых я должен знать. Кто они?

Я кладу вилку и наклоняюсь над столом:

— В вашей личной охране есть два солдата, которые попытаются совершить покушение.

— Мою личную охрану отбирают с особым тщанием, — говорит Анден, бледнея. — С крайним тщанием.

— И кто ее отбирает?

Я складываю руки на груди. Волосы падают на одно плечо, и я краем глаза вижу сверкающие в них жемчужины.

— Верите вы мне или нет, но это важно. Проведите расследование. Либо я права, и тогда вы останетесь живы, либо я ошибаюсь, и тогда я умру.

К моему удивлению, Анден встает со стула, распрямляется и идет к моей стороне стола. Он садится на стул рядом со мной, пододвигается поближе. Он изучает мое лицо, и я моргаю.

— Джун. — Он говорит очень тихо, едва громче шепота. — Я хочу вам верить… и хочу, чтобы вы верили мне.

Он знает: я чего-то недоговариваю. Он видит обман и дает мне об этом знать. Анден упирается грудью в стол и засовывает руки в карманы брюк.

— Когда умер отец, — он произносит каждое слово медленно и очень тихо, словно затрагивает опасную тему, — я остался совсем один. Я сидел у его смертного одра. И все же я благодарен судьбе — у меня не было такой возможности, когда умирала моя мать. Я знаю, Джун, что такое остаться в полном одиночестве.

В горле образуется мучительный комок. Завоевать его доверие. Вот моя роль, только за этим я здесь.

— Я вам очень сочувствую, — шепчу я. — И в связи с вашей матерью тоже.

Анден склоняет голову, принимая мои соболезнования.

— Моя мать была принцепсом Сената. Отец никогда не говорил о ней… но я рад, что теперь они вместе.

До меня доходили слухи о его покойной матери — принцепсе Сената. О ее смерти от какого-то аутоиммунного заболевания сразу же после родов. Только сам Президент может назвать главу Сената, и Сенат вот уже два десятилетия — столько времени прошло со дня ее смерти — функционирует без принцепса. Я пытаюсь забыть теплое чувство, что охватило меня во время разговора о Дрейке, но сделать это труднее, чем я думала. Думай о Дэе. Я напоминаю себе, как восторженно он отнесся к плану Патриотов и к идее новой Республики.

— Я рада, что ваши родители упокоились в мире, — говорю я. — Я знаю, каково терять близких.

Анден размышляет над моими словами, прижав два пальца к губам. Я смотрю на его челюсти: они, кажется, недовольно сжаты. Я понимаю: как бы серьезно он ни отнесся к своей новой роли, он все еще мальчишка. Отец вырос в мощную фигуру, но Анден? У него не хватит сил удержать в кулаке страну. Я вдруг вспоминаю первые ночи после убийства Метиаса — тогда я плакала до рассвета, и мои мысли обжигало воспоминание о безжизненном лице брата. Может быть, теперь Андена мучают такие же бессонные ночи? Что чувствует человек, потерявший отца, но вынужденный сдерживать свои эмоции на людях, каким бы воплощением зла ни был его родитель? Любил ли Анден его?

Он смотрит на меня, давно позабыв про обед. Проходят, кажется, часы, прежде чем Анден опускает руки и вздыхает:

— Не секрет, что он долго болел. Когда много лет ждешь… смерти близкого человека… — Он морщится, открывая мне свою истинную боль. — Я уверен, это не похоже на то, что испытываешь, когда смерть приходит… неожиданно.

Произнося последнее слово, он смотрит на меня.

Я не знаю, имеет он в виду моих родителей или Метиаса (возможно, всех вместе), но то, как он говорит, почти не оставляет сомнений: ему известно, что произошло с моими близкими. И он не одобряет случившегося.

— Знаю, вы сами пережили период сомнений. Некоторые считают, будто я отравил отца, чтобы занять его место.

Похоже, он пытается дать мне что-то понять: когда-то ты предполагала, что твоего брата убил Дэй, что твои родители погибли вследствие несчастного случая, но теперь ты знаешь правду.

— Народ Республики думает, что я ему враг. Что я такой же, как мой отец. Что я не хочу никаких перемен в стране. Люди думают, я пустышка, подставное лицо, марионетка, унаследовавшая трон по воле отца. — Он секунду-другую колеблется, потом смотрит на меня таким пронзительным взглядом, что у меня перехватывает дыхание. — Это не так. Но пока я один… если я останусь один, то ничего не смогу изменить. Если я останусь один, то стану таким же, как отец.

Неудивительно, что он хотел пообедать со мной. В нем происходят какие-то тектонические сдвиги. И я ему нужна. У него нет поддержки народа, поддержки Сената. Ему нужен человек, который помог бы ему завоевать народную любовь. А в стране есть два человека, наиболее влиятельных в народе, — я и Дэй.

Такой поворот сбивает меня с толку. Анден — не тот человек (не кажется таким), о котором говорили Патриоты, он не марионетка, стоящая на пути прекрасной революции. Если он и в самом деле хочет завоевать любовь народа, если говорит правду… то зачем его убивать? Может быть, я чего-то не понимаю… Может, Рейзор знает об Андене что-то, неизвестное мне.

— Могу я вам доверять? — спрашивает Анден.

На его лице теперь серьезное выражение: брови подняты, глаза широко раскрыты.