Гений

Каэдэ поворачивает еще несколько раз. Наконец она останавливается у магазина с миниатюрными экранами в витрине, каждый передает свою программу. Каэдэ ведет меня в узенький проулок, примыкающий к магазину, и там тьма поглощает нас. Она останавливается и показывает на экраны, работающие внутри. Я вспоминаю, что мы с Джун на пути в город проходили мимо похожего магазина.

— Колонии всегда перехватывают новости Республики и транслируют здесь, — говорит Каэдэ. — Для этого отведен целый канал. Этот сюжет крутят с момента неудавшегося покушения.

Я пробегаю глазами заголовки на экране. Поначалу я просто тупо прочитываю их, не вникая в смысл, — меня не отпускают новости о Патриотах, но минуту спустя я понимаю, что передают не сводки с фронтов и не известия Колоний, речь идет об Президенте Республики. При виде Андена на меня накатывает волна неприязни. Я напрягаю слух, пытаясь услышать голос диктора, предполагая, что в Колониях те или иные события трактуются иначе, чем в Республике.

Под записью обращения Андена текст. Я читаю с недоумением:

ПРЕЗИДЕНТ ОСВОБОЖДАЕТ МЛАДШЕГО БРАТА ИЗВЕСТНОГО БУНТАРЯ ДЭЯ. ЗАВТРА ПОСЛЕДУЕТ ОБРАЩЕНИЕ К ОБЩЕСТВУ С КАПИТОЛИЙСКОЙ БАШНИ.

«А пока, — говорит Президент на записи, — Иден Батаар Уинг официально освобожден от военной службы и в знак благодарности за его особый вклад также освобожден от Испытаний. Все остальные, кто перемещался вдоль линии фронта, тоже освобождены и переданы семьям».

Не верю своим глазам, тру их и перечитываю еще раз.

Подпись никуда не делась. Анден освободил Идена.

Я вдруг перестаю чувствовать холод. Я вообще ничего не чувствую. Ноги слабеют. Дышу я в такт с биением сердца. Невозможно. Наверно, Президент делает это публичное заявление, чтобы заманить меня в Республику, к себе на службу. Пытается провести меня и подать себя в лучшем виде. Не мог он добровольно освободить Идена и всех остальных, включая того мальчика, которого я видел в поезде. Невозможно.

Невозможно? Даже после всего, что мне рассказала Джун и только что — Каэдэ? Даже теперь я не доверяю Андену? Что со мной такое?

Я слушаю обращение Андена дальше, вскоре оно сменяется репортажем — я вижу Идена, его выводят из здания суда без кандалов, в одежде, в какую одевает своих детей элита общества.

Его светлые кудри аккуратно расчесаны. Он оглядывает улицу слепыми глазами, но улыбается. Я поглубже засовываю руку в снег, чтобы успокоиться. У Идена здоровый вид, ухоженный. Когда это снято?

Обращение Андена заканчивается, теперь показывают неудавшееся покушение, а затем сводку с фронтов. Заголовки ничуть не похожи на то, к чему я привык в Республике.

НЕУДАЧНОЕ ПОКУШЕНИЕ НА РЕСПУБЛИКАНСКОГО ПРЕЗИДЕНТА, САМЫЕ ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ О БЕСПОРЯДКАХ В РЕСПУБЛИКЕ.

Крупным буквам сопутствуют малые в углу: «НАСТОЯЩАЯ ТРАНСЛЯЦИЯ БЫЛА ОБЕСПЕЧЕНА КОРПОРАЦИЕЙ „ЭВЕРГРИН ЭНТ.“». И теперь уже знакомый круговой символ рядом с надписью.

— Ты должен принять решение насчет Андена, — говорит Каэдэ.

Она останавливается, чтобы стряхнуть снежинки с ресниц.

Я был не прав. Эта мысль мертвым грузом лежит на душе, камнем вины за то, что я с такой злобой напустился на Джун, когда она пыталась объяснить мне все это в подземном убежище. А каких мерзостей я ей наговорил! Я думаю о странной тревожной рекламе, которую видел здесь, о трущобах для бедняков, о разочаровании, которое испытал, узнав, что Колонии вовсе не тот безупречный мир, каким представлял их мой отец. Вот к чему сводится его мечта о сверкающих небоскребах и лучшей жизни.

Я помню свою мечту, когда все кончится, бежать в Колонии с Джун, Тесс, Иденом. Начать новую жизнь, оставить Республику в прошлом. Может быть, я стремился убежать не туда, хотел спастись не от того? Вспоминаю все свои столкновения с военными. Свою ненависть к Андену и всем, кто вырос в богатстве. Потом представляю себе трущобы, в которых вырос сам. Я ненавижу Республику? Я хочу ее краха? Но только теперь до меня доходит: я ненавижу законы Республики, но саму Республику люблю. Я люблю ее людей. Я делаю это не для Президента, я делаю это для них.

— А громкоговорители на Капитолийской башне все еще подключены к уличным экранам? — спрашиваю я у Каэдэ.

— Насколько мне известно — да, — отвечает она. — Столько неразберихи в последние сорок восемь часов, что вряд ли кто-то заметил перемонтированные провода.

Я поднимаю взгляд на крыши, где в ожидании стоят истребители.

— Ты не хвастала, когда называла себя хорошим летчиком? — спрашиваю я.

Каэдэ пожимает плечами и усмехается:

— Я лучший летчик.

Постепенно у меня вызревает план.

Мимо пробегают еще двое солдат. На сей раз меня охватывает беспокойство. Эти солдаты, как и предыдущие, сворачивают в проулок, из которого пришли мы с Каэдэ. Я проверяю, нет ли еще солдат, а потом спешу в темноту улицы. Нет, нет. Только не сейчас.

Каэдэ следует за мной по пятам.